В свой срок дойдет и до Туруханска сообщение о падении Берии, и тут Аля впервые почувствует реальную возможность перемен. Она сразу вспомнит о сестрах Канель, о Ляле и Дине.

Потом, когда Дина будет уже на свободе, Аля ей напишет: «Я однажды позволила себе нарушить данное вам с Лялей слово: на следующий же после разоблачения Берии день я отправила в Прокуратуру СССР письмо, в котором вкратце рассказала о вас обеих то, что мне было известно, включая даже Визеля – на некоторые фамилии у меня хорошая память… – так мне хотелось, родная, чтобы ты поскорей вернулась домой и чтобы все твои мучения поскорей прекратились, – да к тому же я не знала, что с тобой, можешь ли ты сама написать…»

А Дина действительно сама не могла написать. Она ничего не знала, что делается на воле; газет не давали, никакие сведения не проникали сквозь стены Владимирской тюрьмы!

Дина вторично была арестована в июле 1949 года. Она уже ждала этого, кругом всех забирали по второму разу; она знала – уже и Аля сидит… Дину привезли сначала на Лубянку к зам. начальника следственной части по особо важным делам Комарову. Это был видный мужчина лет сорока. Дина сразу его узнала – как-то она была в Эрмитаже с приятельницей-художницей, и та сказала: «Посмотри вон на того, он тебе нравится?» – «Интересный». – «Он за мной ухаживал. Мы познакомились совсем случайно, он назвался Ивановым, а по-моему, он что-то темнил, выдавал себя не за того, кто есть. Он, видно, какая-то шишка и, должно быть, порядочная сволочь!..» Комаров сказал Дине, что она взята по делу Жемчужиной, что Жемчужина уже здесь, у них на Лубянке (Жемчужина была арестована 1 января 1949 года), и что теперь Дине нечего скрывать и она должна все рассказать следствию.

– Но я все рассказала при первом аресте.

– Ничего, вспомните, чего недосказали…

И отправил ее в Лефортово, в одиночную камеру, где ее пытали тем, что не давали спать… Это длилось долгие месяцы… Потом ОСО (особое совещание) заочно, конечно, приговорило ее к 10 годам лагерей, и она была отправлена в Абакан. А в сентябре 1951 года ее срочно перевели во Владимирскую тюрьму, где она встретила многих, кто так или иначе был связан с Жемчужиной. Дина понимала, что на этот раз «дело» идет к завершению…

Но что-то спасло Жемчужину – сохранило ей жизнь. И, как только умер Сталин, Берия тут же послал за ней в Карагандинский лагерь, где она содержалась отдельно, свой личный самолет. Встретил ее на аэродроме, у трапа, и в своей машине доставил домой. Он свалил все на Сталина, сказав, что это по его приказанию она была арестована.

А Дина все продолжала сидеть по «делу Жемчужиной…». И еще в августе 1953 года она ничего не знала ни о том, что умер Сталин, ни о том, что Жемчужина уже дома, ни о том, что расстрелян Берия… Было 16 августа – день рождения Ляли, и Дина решила как-то отметить этот день – угостить своих сокамерниц «пирожными» по рецепту Али. Но отворилась дверь, и ее вызвали.

Надо было идти в другой корпус, где помещались следователи. Моросил дождь. Дина накинула на голову бушлат, на ней была тюремная форма – черные с белыми полосами блуза, юбка и шапочка. Она шла в убийственном настроении: опять эта пытка – все одни и те же вопросы, опять писать одно и то же… Ее ввели в комнату. Человек лет пятидесяти представился ей:

– Прокурор Володин. Садитесь, пожалуйста.

Начало было необычным, и вопрос тоже был необычен:

– Рассказывали ли вы кому-нибудь о своем деле?

– Нет, никому никогда не рассказывала, – ответила Дина.

Давалась подписка о неразглашении дела, а за нарушение строго карали.

– А Ариадне Сергеевне Эфрон разве вы ничего не рассказывали?

Дина похолодела. Неужели Аля могла предать?! Только она все знала о ней и о Ляле! Но если уже и Аля…

– Я никогда ничего никому не говорила.

– Расскажите, как вы и ваша сестра были арестованы в 1939 году?

– Я уже забыла об этом. А вот почему я теперь сижу?