— А что ты хотел?! За ними связи старых родов, заграничная родня, имперское образование и многовековой опыт интриг.

— Их мужья, выходит, невежды, да вдобавок и подкаблучники?

— Кошелек и социальный статус, — изящно повела плечами Саша. — Однако они не догадываются, ведь жены-то умные.

— Циничка, — исковеркал я термин. — Хитрая циничная циничка.

— Которая хочет бананов, — поспешно напомнила о главном Саша.

— Раз такая умная, выбирай место сама!

Возражать супруга не стала, восприняла мою шутливую попытку уязвить как должное. Позицию выбрала на зависть любому завсегдатаю — от начальства подальше, к кухне, то есть экзотическим ягодам, поближе. Светским чередованием мужчин и женщин писатели пренебрегали, так что Сашиной соседкой оказалась подсушенная временем дама с окровавленными импортной помадой губами. Меня она приветствовала легким наклоном украшенной стеклярусом шляпки, Сашу — снисходительно-оправдывающей улыбкой. Мне с соседом повезло меньше — высоколобый бородач лет сорока зыркал в нашу сторону из-под кустиков бровей с такой неизбывной тоской, что казался совестью поколения.

Дичились друг-друга мы недолго; я по-простецки тяпнул рюмки водки, налитой бородачем с горкой, и его взгляд сразу подобрел, даму очаровала Сашина ловкость в обращении с бананом. Под яйца-кокотт с шампиньонным пюре и перепелов по-генуэзски покатила обычная застольная беседа: одной частью о погоде, другой о международном положении. Бородач, назвавшийся писателем Зазубриным,[120] слово за слово втянул меня в неспешное перемывание костей господину Муссолини как личности, как политику, но в основном — как великому экономисту. Заурядная тема; благодаря скороспелому белогвардейскому еврофашизму, среди интеллектуальной «элиты» нет темы популярнее. Разномастные листовки-ларионовки и забитые агитками Российского Национального Фронта радиопередачи из латышской Режици сами по себе не позволяют выстроить сколь-нибудь достоверную картину мира. Однако в сочетании с межстрочным прочтением подозрительно благожелательных к Италии[121] советских газет — порождают в мелкобуржуазных головах пикейных жилетов чувство причастности к большой европейской игре.

Надо признать, основной посыл сочувствующих фашистам недовзрослых весьма похож на правду: «Италия при дуче воскресла, как Лазарь». История сего чуда крайне незатейлива. Подогретые социалистами, уставшие от парламентского бардака жители Рима, Милана и Неаполя возжелали поскорее и без лишних либеральных сложностей получить простые человеческие радости — жилье, еду и зрелища. В то же время, примитивный большевистский промфинплан «все отобрать и поделить» в мелкобуржуазных душах отклика не находил; требовался вариант похитрее. Третий путь Муссолини, он же корпоративизм, эдакий социальный компромисс между профсоюзами, капиталистами и чиновниками, идеально подошел на в качестве бесплатного сыра.

В двадцать третьем мышеловка захлопнулась; в нагрузку к прогрессивной надстройке[122] народ Италии получил первобытный авторитарный фундамент. Знаменитый робеспьеровский девиз «свобода, равенство, братство» сменил мрачный паллиатив «дисциплина, иерархия, патриотизм». Следующий гениальный финт дуче, а именно подмена желанного народом национального благополучия на доктрину величия национального лидера, прошел естественно и незаметно. Собственного Гемпдена[123] в Италии 20-го века не нашлось.

Спустя примерно час, то есть к подаче горячего, тема меня достала до печенок, я и вспылил:

— Спорить не буду, падение экономики Италии при фашистах прекратилось, пошел рост. Притом достаточно быстрый в их курьезный ультра-либеральный[124] период. Но еще более быстрый рост начался во Франции годом раньше, а в Германии двумя годами позже. И теперь, спустя восемь лет, разрыв в подушевом госдоходе между ними и Италией вырос раза эдак в полтора.

— Разве можно так взять, и сравнить! — удивленно вскинулся от антрекота Зазубрин. — У немцев и французов что ни год, то кризис, постоянно растет безработица, множество людей голодает, забастовки и стачки непрерывно. Не сегодня, так так завтра до революции дело дойдет.

— Тем временем прикормленные Муссолини журналисты исправно рапортуют об успехах комплексной мелиорации в долине реки По и окончательном разгроме мафии на Сицилии.

— В этом же нет ничего плохого!

— Действительно, все отлично, — презрительно фыркнул я. — Вот только хоть ты тресни, а экономика соседей, со всем их перманентным парламентским блядством, растет заметно быстрее. И году к сороковому, из расчета на человека, обгонит итальянскую чуть ли не вдвое. При том что в восемнадцатом они стартовали ровнехонько с одного уровня.

Легко строить прогнозы, зная историю наперед.

— Позвольте, позвольте, молодой человек, — до Зазубрина наконец-то дошло, что разговор выкатился далеко за рамки пикейножилетного трепа. — Вы удивительно неплохо разбираетесь в политэкономии для…

— Заводского электрика?

— Вот именно!