Шоссе плавным поворотом скользит к железной дороге. В высоком луче прожектор-искателя поблескивают рельсы, где-то далеко впереди, чуть пониже звезд, колеблются хвостовые огни поезда. Саша плавно дожимает педаль газа, и вот уже ярко освещенный вагон-ресторан катятся рядом с нами. Спят там не все, кто-то, все еще достаточно трезвый, отрывается от стола и вяло машет нам рукой. Еще минута, и брызгающий искрами паровоз остается позади.

— Они, те кто в поезде, едут в свое будущее, — вдруг замечает Саша. — Они ничего не знают.

— Теперь все немцы ничего не знают, — отшучиваюсь я. — Мы их обогнали совсем на чуть-чуть.

— Думаешь, завтра все закончится?

— Сегодня, — поправляю я. — Уже сегодня.

Мне не надо уточнять, что имеет в виду Саша. Ответственность за судьбу целого мира — не шутка. Мы не атланты. Мы устали, мы хотим жить как все, не зная будущих кошмаров. Вернее сказать, мы до ужаса боимся стать их соучастниками.

— Поверить не могу!

— К хорошему быстро привыкнешь.

— Как к бананам?

— Фу! Что за плебейский вкус?!

— Сам дурак!

Бью я себя по лбу ладонью, тянусь назад, за спинку сидения. Кроме прочего, там заныкана огромная гроздь бананов. Выламываю самые толстые и спелые плоды, сдираю шкурку, затем принимаюсь по-свински отрывать маленькие кусочки и отправлять их в Сашин рот, то и дело облизывая свои измазанные в сладкой мякоти пальцы.

— Ведь правда, — интересуется Саша, — если бы мы ехали из Берлина в Мюнхен в твоем мире, то могли прямо сейчас позвонить Бабелю в Москву, и не только поговорить, но еще и показать ему, чем мы тут занимаемся?

— Запросто, — чуть-чуть преувеличиваю я возможности мобильной связи. — Набираешь в вотсапе, будто решился скинуть на карточку прошлогодний долг, а сам бананом в камеру на! А ну подавись, жирная сволочь!

— Ха-ха-ха, — заливается смехом Саша. — Подавись! Подавись!

Банан для берлинцев — признак голода, точнее, способ чуть-чуть этот самый голод облагородить. Добавить к пустой похлебке и бутерброду с котлетой дешевый, продающийся на каждом углу банан[224] — вот тебе и десерт, как в положено в доброе время, и сытость. За пятнадцать лет немцы успели выкинуть из своей памяти клубни Гинденбурга,[225] забыли, что настоящий голод — это когда хлеб строго по карточкам, а бананы — на картинках в старых книгах.

— Надо бы собрать товарищам посылку…

— …голодающим советским пролетариям от бедных детей Африки!

В нашем беззаботном веселье есть глубокий смысл: мы играем и, невольно, чуть-чуть переигрываем. Играем прежде всего для самих себя, в глубине души мы прекрасно знаем, что еще ничего не решено, что новый мир может оказаться не лучше старого, и вообще, у судьбы в запасе стопятьсот коварных трюков, которые сведут все наши усилия к нулю.

Знание будущего научило нас не оглядываться вперед.