Карл прочитал перед строем батальона призыв командования отважно драться с антоновцами, но не обижать пленных, мирное население.

«Всему личному составу надлежит избегать нанесения какого–либо ущерба или оскорблений честным трудящимся гражданам».

Под текстом значилась подпись Тухачевского, недавнего командующего Западным фронтом.

В тамбовских лесах война заманивала в темные чащи, подкарауливала в засадах, вела с высоких деревьев прицельный огонь из обрезов, обрушивала нежданные налеты.

Сверчевский стремился уловить эти особенности. Не подозревая, что спустя годы придется вспоминать их, извлекать уроки, применимые не только в тамбовских лесах…

Разделавшись с антоновщиной, армия начала приспосабливаться к мирным обстоятельствам.

Карл все чаще задумывался: куда податься, что делать ему, главе семьи, нет, двух семей. Кроме маминой, с трудом осваивающейся на чужбине, его собственная: Нюра и новорожденная Тося.

Среди всех забот Карла — радостная: мыть Тоську, пеленать, глядеть, как посапывает в своем коконе.

Пожалуй, Нюра права. Пора увольняться из армии, обосновываться в Москве. Того же мнения Сергей, Иосиф.

В январе 1922 года Карл Сверчевский подал рапорт с просьбой демобилизовать по семейным обстоятельствам. И стал на учет на бирже труда.

У биржи, в начале 2‑й Мещанской, долгая хмурая очередь. Карл простоял три часа, записался.

Где–то рядом чайная, в ней он ожидал Стаха… Сквозь Сухаревскую толкучку — она уже захлестнула Садовое кольцо до Самотеки — Карл пробился к чайной. На новой вывеске нарисован огромный самовар в клубах белого пара. Такой же пар валил из дверей. Из глубины долетали пьяные голоса. В углу рояль, накрытый чехлом. На крышке рояля — граммофон, из раструба томно льются «Очи черные».

Карл потоптался на пороге и повернул на улицу.

На биржу надлежало являться два раза в неделю. На всякий случай он приходил через день. Токари не требовались.

Москва, грубо подмалеванная нэпом, не умещалась в категориях, привычных за последние годы. Открывались частные рестораны, кафе, магазины (один назывался загадочно «Эстомак»), В них — птичье молоко, что душе угодно.

В асфальтовых котлах на Тверском бульваре ночевали беспризорники. У Курского вокзала, где сперва висело полотнище «Долой Каледина!», потом — «Все на борьбу с Деникиным!», теперь аккуратный плакат «Граждане, остерегайтесь воров!».

Найти бы Стаха. Порасспросить.

В подъезде гостиницы «Дрезден» — сейчас здесь чистота, в лестничной шахте бесшумно плывет лифт — Карла задержал человек в гимнастерке.

— Вам к кому, товарищ?