— Ришан, — негромко, но твёрдо позвала я брата, решив для разнообразия встать на сторону своего надзирателя. — Хватит.
Мальчик резко замолчал, словно ему выключили способность говорить, и с недоумением посмотрел на меня.
— Уже поздно, — продолжила я говорить максимально спокойным тоном. — Я устала.
А вот эти слова оказали на моего брата просто волшебное действие: моментально растеряв весь запал, Ришан торопливо попрощался, пожелал мне доброй ночи и ушёл, правда в дверях послал лекарю настолько красноречивый взгляд, не сулящий тому ничего хорошего, что я едва удержалась от смешка.
— Зачем ты его впускаешь? — спросил Чатьен Васт после того, как мы в комнате остались одни.
— Я не могу его не впустить.
Мужчина наградил меня нечитаемым взглядом. Пройдя к окну, он одним уверенным движением запахнул деревянные ставни, закрыв их на мощный засов, после чего повернулся ко мне и вопросительно вскинул бровь, как бы спрашивая: «А сама ты так не могла сделать?». Я лишь насмешливо фыркнула на подобное решение проблемы ночных визитов Ришана.
— Если не войдёт в окно, войдёт в дверь, — заметила я.
Чатьен Васт тут же поправил придаточную часть предложения, при образовании которой я умудрилась допустить сразу три ошибки. Мне оставалось лишь обижено поджать губы: терпеть не могу, когда у меня что-то не получается. Синдром отличницы, будь он неладен.
— Я не могу говорить только с тобой, — выдержав короткую паузу, сказала я. — Ты щадишь меня. Это не поможет мне говорить.
Чатьен Васт нахмурился.
— Что, по-твоему, тогда поможет?
— Другие люди, — уверенно ответила я. — Они не будут меня жалеть.
— Я не жалею тебя, — возразил лекарь. — Я помогаю.
— Я вижу это по-другому.
Мужчина скрестил руки на груди, так и оставшись стоять возле закрытого окна.
— Тебя разоблачат, — уверенно заявил он. — А потом казнят. И меня вместе с тобой.
А вот это уже было обидно! Я не настолько глупа, чтобы со своими тренировками соваться к отцу, матери или кому-то из вихо— местному аналогу старейшин вечевого строя Древней Руси.
— Ты сказал мне: «ты не можешь прятаться вечно», — напомнила я лекарю. — Я согласна. Ты сделал очень много. Теперь я должна выйти к людям.
Чатьен Васт несколько секунд сверлил меня нечитаемым взглядом.