Секретарша позади все еще фыркала от смеха и не могла разговаривать связно, а Иван по-джентльменски уступил право слова мне — пришлось воспользоваться:

— Но он попытается тебя переубедить, — обнаружила я причину своей паранойи.

Было слышно, как парни хлопнули друг друга по плечам, а потом, громко топая, удалились. Я же в полной прострации выскользнула из-за шторки и направилась к выходу. Мне нужно было отдышаться и переварить услышанное. Глупо было слушать нарцисса Романа и его хитро… кхе… дружка, но если бы он был единственным. Я всеми силами гнала прочь мысль, что кроме мамы и сестры никому не нравилась, но не выходило. Рита, Иришка и Егор не считались: они не знали всей правды. Остальным же я была неинтересна вовсе. Нескладная, некрасивая девочка, слишком злобная, чтобы быть душой компании.

Убьют. Прихлопнут на месте. Помните еще, что недавно меня жестко отчитали за крошечную капельку кофе на документе? Я боялась вообразить, что со мной сделают, раз я вылила на сына начальника целый литр воды! Ваня, конечно, выступать в таком виде в суде не собирался и даже воспаление легких не заработал, но уж больно непредсказуем его родитель.

— Уж было подумал, что тебя эта с*ка загрызла.

Его ладонь была холодной от воды, но я ухитрилась почувствовать эту легендарную искру, о которой грезит каждая начитавшаяся романов дурочка. В смысле меня не шарахнуло током, небеса не разверзлись, а колени не подкосились, вынуждая плюхнуться прямо на пол — в лужу — все дело оказалось в понимании. Передо мной стоял такой воспитанный, добрый и, в то же время, симпатичный парень, что становилось не по себе. Это было как сочетание несочетаемого. И, подстегиваемая привычным цинизмом, я тут же начала думать о том, что слишком мало его знаю, чтобы свидетельствовать под присягой об отсутствии недостатков. Может, у него хвост, или, скажем, раздутое до небес самомнение. Но как бы то ни было, сейчас передо мной стояло настоящее совершенство, и оно невозмутимо промакивало полотенцем кубики пресса на груди, будто его каждый день обливали водой с ног до головы. Я же пялилась во все глаза и не могла поверить, что не сплю.

Сосредоточенно возя щеткой по полу, я думала только о том, как просчиталась. Казалось, что, поглядев на кавалеров сестры и матери, на друзей Романа, я повидала все. Они были скользкие, пошлые, мелкие. Стоило отвернуться — начинали отпускать скабрезные комментарии, отчего казалось, что их головы забиты сексом пополам со скрипучим пенопластом. Думала, что обросла носорожьей кожей, но внезапно впервые встретила представителя противоположного пола, который не был мне противен, и теперь беспомощно смотрела на то, как растекалась лужей моя идеальная теория. Понимаю, прозвучит самонадеянно, но я захотела внимания Ивана Гордеева, и это дало мне слабую тень понимания мотивации сестры: да, мне Рома не нравился, но вдруг Лона чувствовала себя рядом с ним такой же… беспомощной и уязвимой?

Той ночью я поклялась себе во что бы то ни стало развести сестру с этим чудовищем. Жадным, гадким, истекающим ненавистью. Это я должна была раскрыть глаза Лоне, я должна была показать, что за монстр пытался прибрать ее к рукам. Но только не той ночью, когда сил совсем не осталось.

— Ты это о чем? — насторожился Роман.

Очередь при входе двигалась так медленно, что под конец от холода у меня пощипывало ноги. Когда мы оказались внутри настроение было ровно настолько паршивым, чтобы пообщаться с женихом сестры. Знакомимся: Роман Холщев, двадцать четыре года, уложенные гелем волосы, кривоватая улыбка, репутация отвязного парня. Меня немножко коробило, что Лона купилась на эту блестящую стекляшку.

Он указал на спортивную сумку, которую оставил у дверей и которая удивительным образом не попалась мне под ноги, пока я феерически летела сквозь приемную, дабы устроить хаос локального разлива. Или облива? Неважно.

— Классные туфли, кстати, — подняв взгляд от пола, улыбнулся мне Ванька.

— Простите пожалуйста! — воскликнула я, убирая подальше опустевшую тару.

— Хочешь еще поупражняться в хождении на каблуках? — вдруг лукаво предложила Катерина, сменив тему. — Вот, дойди до кулера в конференц-зале и набери воды для кофемашины. Если вернешься без потерь, то будет тебе зачет!

На неприязнь Роман отвечал взаимностью. Едва увидев меня, фыркнул от смеха, но вслух лишь поинтересовался, буду ли я алкоголь. Отчего ж было не быть? Мне определенно требовалось запить официальную помолвку сестры с придурком. Раз так, Роман жестом велел присаживаться… прямо рядом с парнем, который некогда был назначен на роль моего бойфренда на вечер. Я очень напрягалась, силясь вспомнить его имя, но это оказалось слишком. Помнила только, что он мелкий и странно втягивает голову в плечи. На самом деле, в вечер помолвки он повел себя точно так же: когда я уселась рядом и дежурно улыбнулась, вместо того, чтобы поздороваться, посторонился (так и тянет сказать попятился, если это возможно в сидячем положении) и зарылся носом в воротник блестящей рубашки. Видимо, у него остались еще более приятные воспоминания о нашем свидании. Не став измываться над соседом по диванчику, я отвернулась и принялась болтать с Иришкой. А парня про себя прозвала Бесхребетным.

— Уля, моя голова, может, и не такая умная, как у тебя, но ведь имеется, — вздохнула она так, словно догадывалась о моих опасениях, а затем протянула мне руку с оттопыренным мизинчиком. — Вместе навсегда? — пошутила она, как в детстве.

Я понимала, как жалко это прозвучало, но ведь должны быть в нашей жизни люди, перед которыми не страшно обнажать душу. Невозможно не доверять никому. Всегда должен был близкий человек — тот, кто не желает тебе зла. В тот миг я бы поручилась за одну лишь сестру. Ну ладно, и маму тоже, просто она казалась очень уж далекой.

У Лоны было значительно теплее. Она спала, стянув с лопаток одеяло, но от скрипа несмазанных петель проснулась, приподнялась. Решила, что мы проспали на работу и начала ошалело оглядываться по сторонам в поисках часов. А я вместо ответа велела ей двигаться.

— Значит, утро все-таки доброе, — опроверг мое утверждение Николай Давыдович и, наконец, двинулся вперед, старательно обходя лужи. — Ты ко мне? — поинтересовался у сына, будто тот мог прийти к кому-то другому.

Страх перед неопределенным будущим гнал меня по ночным улицам, заливая слезами лицо, а не до конца выветрившийся алкоголь не пускал в голову мысли о том, что кому-то может понадобиться такая непривлекательная, наивная дурочка в идиотском летнем платье. До утра я сидела на одной из автобусных остановок, а когда заработало метро — поехала домой.