Майор крутил головой, исподлобья глядя на окружающих, солдаты сторонились его. Сзади как на привязи ординарец и ещё один.

«Что, сволочи, задумали? Уж не собрались ли они и меня с собой к немецким окопам взять? Ну, точно, в спину автоматом тычет, пошли, мол! Хоть бы оружие какое дали! Ну, ничего, сейчас катавасия начнётся и я сбегу. Им за мной не углядеть».

Солдаты шли гуськом, медленно переступая с ноги на ногу, старательно обходя воронки от взрывов. Каждый взвод своей колонной. Так меньше вероятность быть обнаруженными, подорваться на мине, наступить на сучок и все на виду, никто не потеряется. Каждый шаг казался последним. Сейчас их увидят и начнётся… Треск пулемёта разорвёт тишину, в строй солдат ворвётся свинцовый вихрь и косой скосит беззащитных людей. А остальных добьют миномёты и пушки. Сердце бешено стучит в груди, живот крутит, колени дрожат от волнения и страха.

Немцы перед рассветом обычно переставали пускать ракеты и постреливать из пулемётов трассирующими, вот и теперь было тихо. Как будто нет войны. Как будто кругом мир, а война – это только кошмарный вчерашний сон. Туман скрывал ужасную картину последствий вчерашнего боя, раскиданные по полю трупы солдат, многочисленные воронки, и запаха немецкой взрывчатки почти не ощущалось, пахло травой и грибами.

Тем временем идущий впереди ротный остановился, обернулся и знаками показал, мол, рассредоточиться. Солдаты, согнувшись и на карачках, отходили в разные стороны, кто влево, кто вправо, затем ложились на землю. Майору ординарец знаком показал, мол, ложись, и он лёг.

«Так, внимательно следить за этими двумя. И постепенно отползать. Как только выстрелит ракета, развернуться и ползком обратно!»

Но отползти не получалось. Ординарец находился всё время сзади, тыкал в бок стволом, заставлял ползти вперёд.

«Вот гнида! Ну, погоди у меня! Зальёшься ты горючими слезами! На коленях о пощаде просить будешь!» – майор злобно оглянулся на ординарца лейтенанта и второго солдата. Лица их были спокойны и сосредоточены. – «Неужели мне вместе с ними в немецкую траншею бежать придётся? Ну нет, сейчас начнётся бой и всё перепутается, тут-то я и сбегу! Главное – под немецкий пулемёт не попасть. Надо будет в какую-нибудь воронку забраться».

Но воронок как назло не было. Солдаты подползли близко к немецкой траншее, сюда не падали снаряды, немецкие артиллеристы боялись накрыть своих.

10 метров. Ещё 10. И ещё. Остановились. Из второго и третьего взводов приползли связные, получили указания и отползли обратно. Минуты ожидания тянулись мучительно долго и, казалось, никогда не кончатся. Туман постепенно рассеивался, сквозь него проступали смутные очертания немецкой траншеи. Подозрительно тихо.

Лейтенант дал время связным на возвращение и передачу информации взводным, после чего поднял вверх ракетницу и выстрелил. Хлопок – и дымная струя с огненным зелёным наконечником пронзила небо как заклятого врага. Солдаты, истомившиеся в ожидании её, тем не менее подпрыгнули на земле, как будто от неожиданности, но больше от волнения, вскочили на ноги и побежали вперёд. Сейчас забегают фрицы по траншее, поднимут гвалт, офицер начнёт что-то кричать, потом заработает немецкий пулемёт. Он вот там, слева. Миномёты здесь уже не страшны. По своим они бить не станут. Секунда бега, вторая, третья… Почему они молчат? Что задумали? Может, они ждут нас уже давно, издали заприметили, все цели распределили и поджидают, когда мы подбежим поближе, чтобы уж наверняка? Четвёртая секунда, пятая… Невыносимая тишина. Уж лучше бы начали стрелять, упал бы сейчас в воронку, голову пригнул, всё лучше, чем в упор, без промаха. Очередь распорет грудную клетку, кровавые ошмётки полетят в разные стороны вперемежку с клочками одежды… Шестая секунда, седьмая… Нет, только не в грудь и не в живот… Давай уж лучше сразу в голову. Вспыхнет в глазах огненный шар, заиграет вселенная цветными кругами, ни звуков, ни боли… Поднимет меня в яркое фиолетово-синее небо и полечу я, лёгкий и свободный, в дальнюю даль, где нет ни войны, ни свирепых вшей, ни голода, где все счастливы и рады друг другу… Восьмая, девятая… Вот уже бруствер немецкой траншеи в тридцати метрах от силы. Всё. Если сейчас начнёт стрелять, все ляжем. Раненые в плен попадут, отсюда не уползёшь. Тяжёлые будут стонать сутки-двое, медленно и мучительно умирая. Ну давай же уже, не томи душу! А то мы сейчас прыгнем к тебе на голову и прикладами разобьём её вдрызг! Короткими автоматными очередями порвём твой френч, штыками исколем! Десятая, одиннадцатая, двенадцатая… Неужели в траншее нет никого? Неужели сбежал немец? Не веря своему счастью солдаты продолжали бежать вперёд, взбираясь на пригорок, вот первые прыгнули вниз, за ними следующие, вот последние, самые неповоротливые, медлительные и запыхавшиеся…

Траншея была пуста. Немного отдышавшись и придя в себя, солдаты расползлись в разные стороны, принялись проверять блиндажи, пулемётные и миномётные гнёзда, боковые ответвления, подходы, одиночные окопы. Немцы ушли недавно. Может быть час назад. Может и полчаса. То-то тихо под утро стало. Они снимались с мест, собирали снаряжение, оружие, личные вещи. Интересно, почему отошли? Впрочем, это неважно. Важно, что траншея теперь наша и без потерь. Эх, знать бы вчера, что немцы отойдут, сколько бы жизней сохранили!

Лейтенант и майор сидели напротив друг друга на немецких ящиках из-под мин и курили. Майор прищурившись разглядывал лейтенанта и обдумывал как лучше его казнить. Лейтенант как будто не догадывался о чём думает майор, спокойно курил и посматривал по сторонам.

– Ну, лейтенант, теперь тебе крышка. Сейчас я посажу тебя под арест, напишу рапорт, вечером сдам особистам. Готовь завещание.

– Пиши, – спокойно ответил лейтенант, – Всё расскажи, как было. Что часовой твой заснул на посту. Что взяли тебя без шума. Что шёл ты спокойно как баран на скотобойню, даже не пытался сопротивляться, сбежать там или ещё чего. Небось за диверсантов нас принял? Думал, что в плен попал? Шёл и обдумывал что и как немцам про наши огневые позиции рассказывать? Как жизнь себе сохранить? А, может, даже и обрадовался? Давно бы к немцам сбежал, да всё случая не было, а тут свезло так свезло! И вроде как не виноват – в плен попал. Расскажи как в атаку под конвоем шёл, как в штаны наложил, пока до немецкой траншеи не добежал, 2 раза сбежать пытался, да ребята пинками и прикладами тебя обратно разворачивали. Как в блиндажах шнапс искал. Да ты же станешь посмешищем не только всего нашего полка, но и всей дивизии! Тебе в спину телефонистки и медсёстры хихикать будут! Посмотрите, это тот самый майор! Да что вы говорите? Неужели тот самый?

Лейтенант сделал затяжку, медленно выдохнул. Майор смотрел на него не отрываясь, на лице его отражался целый спектр чувств и мыслей. От животного страха до животной же ненависти. Если смешать 7 цветов радуги, то получится белый цвет. А что получится, если перемешать всё в голове майора? Что отразится на его лице? Вряд ли оно будет белым. Чёрно-коричневым станет оно.

– Я тоже напишу рапорт, – продолжал тем временем лейтенант. – Как ты утром перед рассветом сам пришёл в расположение второй роты, как лично руководил атакой, как в числе первых ворвался в немецкую траншею… Орден обеспечен, очередное звание и новая должность. А что? Командиры полков нам во как нужны!

Майор глубоко затянулся и выдохнул вверх. Потом повернул голову и посмотрел на лейтенанта долгим ненавидящим взглядом.