– В чём дело, товарищи? – голос дрожит, холодный пот.

– Вставай, падла, на выход! Без вещей!

Хорошо, что без вещей. Значит, вернут обратно. Странно, голос знакомый. Значит, наши особисты. В спину упирается что-то твёрдое, металлическое. Пистолет. Или автомат. Допрыгался. Ничего не вижу. Ослепили демоны своим фонариком. Не споткнуться бы на ступеньках. Вывели наверх, глаза постепенно привыкать начали, но всё равно фиолетовые круги в сиреневом тумане. В спину толкают. Да иду я, иду. По лицу хлещут сосновые ветки, это значит, что ведут на передовую, в сторону тыла их нет. Странно, зачем? Что там нам с особистами ночью делать? Подъём в горку, потом спуск в овраг. Ну, точно, на передок идём. А, может, это фашисты? Наши перебежчики – диверсанты? И фонарик-то ведь немецкий был. Часового сняли, меня в плен взяли, сейчас через линию фронта переведут – и прощай, Родина! Был комбат – стал военнопленный. Впрочем, и у немцев служить можно, говорят. Они вон постоянно листовки с самолётов сбрасывают, к себе зовут, мол, накормим – напоим – спать уложим, песенка ваша всё равно спета, так что уж лучше сами добровольно переходите на нашу сторону, эта листовка является пропуском… Мы, конечно, разъясняли бойцам, что врёт немец, на доверчивость нашу надеется, но мы тверды в нашей вере в партию и победу и не допустим измены, а кто попытается перейти на сторону врага, тот получит пулю, но кто же знает, как оно там на самом деле… Никто же оттуда не возвращался. Может, на самом деле толковых офицеров ценят и на должность ставят. Снабжают их лучше наших точно. И обустраивают по полной. Посмотри на немецкий блиндаж и сравни с нашим. Это же никакого сравнения! У них он в полный рост, 4 наката, по бокам двухярусные нары застелены соломой, сбоку кусок жерди прибит, чтоб во сне с нар не упасть, стены – сосновый сруб, под потолком висит чудо-печка стальная, дров почти не тратит, горит медленно, всю ночь тепло, даже окно со стёклами имеется рядом с дверью, а дверь какая! У нас не в каждой избе такую найдёшь! Толстые еловые доски, ровно напиленные и аккуратно сбитые. Из автомата не прострелить. А у нас после немецких не блиндажи а смех один. Землянка, она и есть землянка. Ни разогнуться, ни согнуться, ни ноги протянуть! Всё полусидя, полулёжа, вечно в темноте, вход плащ-палаткой завешен, зимой дует – не согреешь. Печь – бочка железная, дров уйма уходит, и всё без толку, сыро, со стен льёт прямо на вырубленные в них лежанки, потолок в 2 наката из тонких брёвен, почти жердей, всё наспех, на скорую руку делается, а вдруг завтра уходить, так зачем тогда стараться? У них блиндажи и позиции готовят инженерные части с помощью спецтехники, а у нас сами пехотинцы, а им лень. Немцы заранее выбирают свои позиции повыгоднее, организованно отступают на них, если надо, землёй не дорожат, берегут людей, воюют за счёт техники и неограниченного запаса боеприпасов, а наши вечно окапываются в болотах и на равнинах перед немецкими рубежами, всё как на ладони, стреляй – не хочу, людей кладут без счёту, а технику прячут в тылу на всякий, хотя бывает что и теряют по-глупому без толку. Из боеприпасов только патроны да гранаты. Да и тех мало, экономить приходится. Гранаты часто трофейные, своих не хватает. Потому и не отвечают наши стрелки на немецкую пулемётную пальбу и артобстрелы. А экипировка? Сравни их пехотинцев и наших, всё то же самое, опять никакого сравнения. У них новенькие френчи, личные вещи в ранцах, с собой всегда запас еды, фляжка на боку, на ногах кожаные сапоги по размеру, а в карманах сигареты, зажигалки, на руках у каждого второго часы. У нас офицеры без часов ходят, а у них солдаты с часами! Им-то они на что? Про фонарики с цветными стёклами, портсигары, перочинные ножи я вообще молчу. Все сытые, сволочи. Обжираются французскими консервами и макаронами с мясом, шнапсом запивают. А у наших кроме котелка, кружки и ложки в вещмешках ничего. На сапогах и ботинках подмётки летят, их солдаты телефонными проводами приматывают, чтоб не отвалились. Некоторые из шин подошвы вырезают. Два раза в день жидкую баланду хлебают с чёрствым хлебом.

А офицеры у них – ну просто загляденье. Обшиты с иголочки, на боку в кобуре «Вальтер» или «Парабеллум», не чета нашему «ТТ», бьют без промаха, отдачи почти нет и не клинит их. Чистые, выбритые, подстриженные. И это командиры рот на передовой! Какие же тогда штабные офицеры? И раз у них служат русские (вон же ведут меня), то, может, и мне удастся договориться?

Тем временем зрение к майору вернулось, он смутно видел тропинку, ведущую сквозь чащу и сопровождавших его троих людей. Одеты вроде по-нашему. Ну оно и понятно. Диверсанты же. Странно, идём прямо в расположение второй роты. Может, на развилке свернём? Нет, не свернули.

– Иди, иди, не оглядывайся! – опять тот же знакомый голос.

На ротного похож. На лейтенанта. Внезапная догадка вспыхнула и обожгла. Ну, нет! Этого не может быть!

– Стой! Кто идёт?

– Свои!

Ничего себе. Свои!

Майор пригляделся к человеку, произнёсшему это слово. Ну, точно! Лейтенант! Вот сука! Совсем охренел! Да я тебя в бараний рог скручу! Да я с твоей ж…пы кожу сдеру и на стенку повешу! Да я…

– Иди, сказал! И помалкивай!

Опять в спину дуло упёрлось. Ну, погоди у меня, ненадолго твоего спектакля хватит, стоит тебе отвернуться, как я в кусты и обратно, вызову охрану, особистов и всё. Конец тебе.

Лейтенант тем временем спрыгнул в траншею, за ним майор, сзади ещё двое с автоматами. Это был ординарец лейтенанта и ещё один боец из первого состава. Это были преданные, верные, свои люди, они видели, как майор систематически бессмысленно посылал солдат на смерть, в то время как лейтенант всячески старался их уберечь. Они понимали, что утром их ждёт смерть почти наверняка и приняли план лейтенанта с ухарским удовольствием обречённых людей. Ах, ты так, сука? Ну, погоди… Никто из роты больше не был в курсе происходящего и появление майора на позициях они восприняли как инспекцию начальства перед атакой. Майор шёл набычившись, поглядывая по сторонам, и никто не знал, что он на самом деле высматривает, как бы сбежать, все думали, что он проверяет готовность роты к бою.

Тем временем светало. Темнота стала постепенно отступать, обнажая очертания горизонта, кустов, деревьев на нейтральной полосе. Траншея начала оживать, появился старшина, разлил по котелкам хлебово, раздал буханки. Солдаты молча и жадно ели. Майору тоже налили похлёбки, он понюхал и отказался.

После завтрака лейтенант собрал командиров взводов.

– Сегодня на рассвете нам приказано взять немецкую траншею, – начал лейтенант. – Артиллерии не будет. Может, оно и к лучшему. Нейтральную полосу пройдём тихо. Вещмешки с котелками оставить в траншее. Осмотрите каждого солдата, ни у кого ничего не должно греметь. Каждому выдать по 2-3 гранаты и 3 горсти патрон. Автоматчики пойдут впереди. В каждом взводе ручной пулемёт. Идти медленным шагом и тихо. Не разговаривать. В 100 метрах от немецкого переднего края залечь. Доложить о готовности связными. Проползти вперёд на максимально возможное расстояние. По сигналу зелёной ракеты подняться и быстрым рывком овладеть передней немецкой траншеей. Приказ ясен?

– Ясен!

– Выполнять!

Взводные разошлись по своим взводам. Некоторое время было тихо. Солдаты всматривались в туман на нейтральной полосе. Светало всё сильнее. Надо выдвигаться, скоро станет совсем светло, можно опоздать.