Гильермо кивнул.

Взгляд доминиканца стал совсем безумным. Побитое, исцарапанное лицо было в засыхающих капельках крови Банги. Губы дрожали, как у эпилептика на пороге приступа. Но руки и ноги двигались, голову монах усердно пригибал, направление движения в целом выдерживал сообразно толчкам и рывкам. А большего от него не требовалось.

— Давай! — прорычал Олег и выпрямился, прижимая к плечу вздрагивающий «180».

Стрелять из него оказалось действительно очень легко и удобно. В сравнении с БАР-ом и другим армейским оружием «пулемет карателей» почти не давал отдачи. И не шумел — сплошная череда выстрелов слышалась скорее как треск картонных трещоток, что продаются по одной копейке. Олег вел стволом, одновременно следя, как уходит боезапас в прозрачном диске. Белый дымок вился над стволом.

Родригес не тратила времени на слова, она дернула за рукав доминиканца и побежала сама, машинально прикрывая голову рукой. Приседая, чувствуя себя беззащитной букашкой на опустевшем тротуаре, где уже не было спасительного прикрытия из вставших автомобилей.

Последний из трех подарков Капитана Торреса дожевал последний патрон. Лязгнул затвор, и пустой диск щелкнул раскрутившейся пружиной. Доставая на ходу пистолет, Солдатенков бросился вслед за Родригес и Гильермо.

Он успел повернуть за угол. Надежный, солидный угол серого камня с темно-красными прожилками и серебристой полосой по самому ребру. И на улице, перекрещивающейся с главным проспектом, действительно сияли спасительные витрины, не прикрытые заслонками. Великолепные, сказочные порталы жизни.

Олег улыбнулся бы, но пересохшие губы тянулись хуже каучуковых жгутов для остановки крови, которые неопытные милиционеры часто наматывали на приклады, оставляя поживой злому африканскому солнцу. А еще фюрер смертельно устал, и не то, что движение, даже сторонние мысли казались непосильной растратой сил. Впереди мелькали два болотно-зеленых пятна. Поменьше — спина Родригес в более светлой и легкой куртке. Побольше — грязная и замызганная одежка монаха. Оба живы, оба бегут, значит, не ранены! Хорошо!

Запоздавшие выстрелы ударили в угол роскошного здания сразу же вслед за Солдатенковым. Дорогой камень с характерным шипящим звоном рассыпался осколками и ядовитым дымком. Но судьба всегда собирает долги. Фюреру долго везло, а теперь пришло время расплачиваться. Одна из пуль сложным рикошетом вышла за поворот и перебила Олегу лодыжку искалеченной ноги.

Сначала не было ничего, только ногу словно отключили поворотом рубильника. Олег покатился по горячему асфальту, выронив пистолет. Холодное онемение перекинулось на вторую ногу, сковало позвоночник. Ладони враз покрылись холодным потом, пальцы затряслись, скребя и обламывая ногти.

Потом пришла боль.

Фюрер думал, что познал это чувство во всех проявлениях. В конце концов, стопу ему ампутировали с «экономной» африканской «анестезией, «регионарно», то есть уколом в нерв. Но как теперь выяснилось — о настоящей Боли огнестрельной раны с переломом кости Олег не знал ничего.

В бульварном романе за пять сантимов в серой картонной обложке фюрер продолжил бы отстреливаться. В синематографической истории еще и пошел бы своим ходом, картинно страдая и опираясь на раненую ногу. Но в реальности Олег закончился как боевая единица в несколько секунд, сразу и бесповоротно. У него не осталось сил даже на мысль о том, бросят его спутники или будут спасаться дальше сами.

Впрочем, они уже ответили на этот вопрос.

Худая, но сильная рука подхватила хрипящего фюрера, дернула, почти лишив сознания новым приступом боли. Совсем рядом характерно и металлически забренчало — Родригес проворачивала барабан «Echeverria».

— Идемте, — Гильермо шатался под тяжестью Солдатенкова, но шагал вперед. — Они уже рядом.

Вторая пуля попала в спину фюрера и прошла навылет, чуть-чуть зацепив руку доминиканца. «Марсы» делались в те времена, когда экспансивные боеприпасы еще не придумали, а конструкторы упивались мощью нового чудо-комбинации — бездымного пороха с остроконечными пулями. Стрелять дальше, как можно дальше, не особенно задумываясь об убойной силе! Так что маленький снаряд не убил Солдатенкова на месте, однако фюрер сделал еще один решительный шаг к тому свету.