при деятельной поддержке и консультациях

Миши Макферсона

Всеволода Мартыненко

Михаила Рагимова

Александра Поволоцкого

Михаила Лапикова

Пролог

Старик был незряч, уже почти два десятилетия свет впустую скользил по мертвым глазам. Тьма окружала этого человека, непроглядная и безысходная. Но проникни сторонний взгляд в его душу — созерцатель содрогнулся бы в ужасе. Ибо в сравнении с мраком тайн, сокрытых в памяти старика, тьма обычной слепоты уподобилась бы сиянию солнца.

По левую руку от слепца стоял крошечный столик, скорее поставка в две ладони шириной, увенчанная масляным светильником. Лампа была сделана из тонкой проволоки и стеклянной фабричной лампы, в цоколе которой просверлили отверстие и вставили фитиль. Даже наполненный, светильник давал очень мало света, ровно столько, чтобы посетитель чуть-чуть ориентировался в помещении без окон. А сейчас даже неверный пляшущий огонек умер, выпив досуха скудный запас масла.

Слепец сидел, выпрямившись, словно к спине была привязана доска. Он сложил ноги по-турецки, чувствуя холодок утоптанной земли через тонкую циновку. Оно, то есть циновка, знавала лучшие времена, проделав длинный путь вниз, к убогим трущобам от фешенебельной гостиницы в «национальном» китайском духе. В тонких старческих пальцах сухо пощелкивали четки, необычные, странные для того, кого иногда с оглядкой называли «Святым». Вместо обычных бусинок из дешевого стекла на нейлоновой нитке плясали, словно живые, кубики, похожие на игральные кости — из желтого целлулоида, помутневшие от времени и многочисленных царапин. Если бы в комнате было чуть больше света, а какой-нибудь посетитель обладал орлиным взглядом, он мог бы заметить, что на каждой грани тщательно выцарапан иглой крошечный рисунок, изображающий череп и скрещенные гаечные ключи.

Человек с четками сидел в полной неподвижности, похожий на мумию. Лишь движения пальцев и чуть сипловатое дыхание свидетельствовали, что он жив.