И его любовь… Сандра не была уверена в том, что чувство, которое он испытывал к ней, можно назвать любовью, но у нее не было другого определения для того эмоционального фонтана, который она пережила вместе с ним. Та неподдельная искренность, та страстная нежность, с которыми он прикасался к ее телу, убеждали ее в том, что она желанна, и находили в ней глубокий отклик, наполняя ее счастьем и жаждой жизни.

Почему он решил все оборвать?

Сандра вернулась в офис. Работа не клеилась: глухая тоска продолжала грызть ее изнутри, несмотря на прекрасный погожий денек и прогулку. Как назло, неотложных дел, требующих ее вмешательства, накопилось много. Сандре было сложно сконцентрироваться, внимание то и дело рассеивалось, и к одному и тому же вопросу приходилось возвращаться по нескольку раз.

Из офиса она вышла уже поздно вечером — даже Джейн, ее секретаря, которая тоже частенько засиживалась по вечерам, уже не было. Первым делом она посмотрела вокруг, но никаких внедорожников поблизости не наблюдалось. Мысленно осадив себя за глупые надежды, Сандра выехала с парковки.

И сама не заметила, как очутилась в мрачноватом райончике на окраине города, где, согласно информации из досье, находилась мастерская Клайгена.

Мастерскую она разыскала с трудом. Нумерация старых построек не совпадала с новой, и ей пришлось порядком покружить по разбитым улочкам, пока она не увидела черный автомобиль, припаркованный возле унылого двухэтажного здания с облупившейся штукатуркой.

Сердце бешено застучало: она мучительно пыталась вспомнить, похож ли он на тот, который вчера вечером стоял на парковке возле ее офиса. Так или иначе, правильный адрес и внедорожник указывали на то, что мастерская Алекса находится именно здесь.

Некоторые окна были разбиты и кое-как заколочены фанерой — здание давно нуждалось в ремонте. На первом этаже горел свет, и Сандра рискнула выйти из машины и побродить вокруг, украдкой заглядывая в окна. Увы, нигде ничего похожего на столярную мастерскую.

И лишь в последний момент, когда разочарованная Сандра уже собралась уезжать ни с чем, она заметила в торце здания полуподвальное помещение, подслеповатые окошки которого располагались почти вровень с землей. В них тоже горел свет.

Сандра вынуждена была присесть, чтобы заглянуть в низкое окошко. Ее ищущий взгляд сразу же узнал Алекса. Он был в рабочей одежде: рукава клетчатой рубашки закатаны выше локтей, верхние пуговицы расстегнуты, позволяя увидеть шею и часть груди, поверх был повязан испачканный в древесной пыли плотный фартук, черные волосы, щедро усыпанные стружкой, небрежно стянуты в хвост на затылке.

Сандра с силой приложила пальцы к губам, чтобы удержать возглас радости: она нашла его!

Осторожно спустившись по разбитым каменным ступенькам вниз, к глубокому проему, ведущему ко входу в мастерскую, Сандра долгое время наблюдала через запыленное, покрытое паутиной окно за его работой, за уверенными движениями, когда он с силой проводил рубанком по поверхности древесины, за игрой мышц на предплечьях, когда он вырезал фрезером замысловатые фигуры на деревянном брусе, за капельками пота, выступающими на лбу, которые он то и дело вытирал закатанным рукавом рубашки.

Несколько раз она порывалась постучать в дверь и войти внутрь непрошеной гостьей. И всякий раз некий внутренний стопор останавливал ее в полушаге, когда она уже царапала ногтями неровную поверхность тяжелой кованой двери.

Нет.

У него все хорошо. Он работает допоздна — значит, заказы есть. И нет никаких веских причин, вроде жены и детей, чтобы избегать общения с Сандрой. И тем не менее, он не захотел оставить ей свой телефон. Не захотел звонить сам, несмотря на все ее прозрачные намеки.

Это означало лишь одно: она ему не нужна. Какой смысл искать встречи, навязываться? Чтобы увидеть на его усталом лице неприязнь и досаду вместо радости?

Нет.

Ей было хорошо с ним. Лучше, чем с кем бы то ни было. Возможно, так хорошо ей не будет уже ни с кем и никогда. Но это не повод терять остатки гордости и бегать за мужчиной, который тебя не хочет.

Сандра заставила себя отойти от двери, прислонилась спиной к холодной каменной кладке у ступеней, ведущих в подвал, и сквозь мутное запыленное окно впитывала в себя каждое движение занимавшего все ее мысли мужчины, такого близкого и одновременно такого далекого. Она не ушла даже тогда, когда зубы стали чуть слышно постукивать, а тело начало сотрясаться мелкой дрожью. Лишь когда Алекс прекратил работу, снял фартук и принялся чистить и раскладывать по полкам инструменты, она опомнилась, как можно тише поднялась по ступенькам на поверхность, села в машину, морщась от боли в затекшем и озябшем теле, и поехала домой.

С этой минуты она принялась терпеливо ждать, когда же наступят признаки исцеления, и горькая боль от неразделенной любви — или того чувства, которое она принимала за любовь — перестанет терзать ее так остро и сильно. Каждое утро она просыпалась разбитая, с головной болью и тяжестью на сердце, без энтузиазма собиралась и ехала на работу, иногда забывая позавтракать, старалась максимально погрузиться в дела, подготавливая грядущую выставку, засиживалась в офисе допоздна, оттягивая момент, когда ей вновь придется остаться наедине с мыслями, а затем ехала домой, в пустую одинокую квартиру. Она стала плохо спать по ночам и попыталась найти выход: покупала себе бутылочку вина и старалась выпить как можно больше, чтобы расслабиться. Редко удавалось влить в себя больше одного бокала, но вместе с желанным расслаблением приходили слезы, и засыпала она лишь после долгих безутешных рыданий на совершенно мокрой подушке.