— Мы будем ставить силки на зайцев…

— И на лягушек, да? — улыбаясь, откликнулся шут. — Мне надо идти…

— Подожди!

Сорвав с шеи мешочек на сыромятном ремешке, Кристина сунула его в руку брата.

— Юджин, я нашла еще три монеты… Отдай это нашим слугам, чтобы они молчали и не обижали тебя!

Юджин, обняв себя за голые локти, уставился на тропинку под ногами.

— Не надо, — пробормотал он. — Уже некому их давать.

— А… Банг?

— Он умер три дня назад.

— Умер?! Как?!

Шут быстро взглянул на Кристину и тут же снова отвел глаза.

— Лучше тебе об этом не знать.

— А Мейвис? — снова схватив его за руку, дрожащим голосом спросила Кристина.

— Мейвис… Что ж, может, он еще жив… Хотя, говорят, в клетке Роберта Льва никто не протянул больше пяти дней. Но если Мейвис еще и жив, там он никому уже не расскажет, что я твой брат. Теперь из наших людей в живых осталась только Клеменс, а она будет молчать!

Шут боялся, что Кристина спросит: «Почему?», но та ничего не спросила, а только больно стиснула его руку.

Шут же поскорее оборвал мысли о вещах, о которых в присутствии Кристины не хотелось не только говорить, но и думать. И все же успел подумать о том, что бывшая швея барона нашла теперь более роскошную поживу — странствующего рыцаря Рэндери. Может, отныне придется платить ей за молчание только золотом, а не собой? Или ее похоти хватит на обоих?

Кристина все же сунула мешочек с золотыми брату за пазуху.

— Юджин…

— Я пойду, Кристина, — перебил шут.

Еще немного — и у него не хватит сил отправиться по дороге, ведущей к логову Роберта Льва («А может, и вправду не ходить, остаться?!») — но шут поискал и нашел в себе эти силы.