- Пошли на кухню, там поговорим, – в другой день, раньше, я брала его за руку и вела за собой, но теперь просто кивнула головой и пошла вперед. Он прошел следом. Я не хотела говорить при посторонних. Только когда дверь на кухне прикрылась, и мы встали возле незашторенного окна, смотрящего в ночь, я решилась посмотреть в лицо Джело, начиная разговор. – Химчан улетел в Америку… навсегда.

Мне показалась, что в его глазах начинает светиться радость от этого известия, поэтому поспешила замотать головой и зажмурить глаза. Нет, я бы хотела видеть радость Джело, но только основанную на чем-то другом, не на этом. Пусть будет другой повод, ведь на чужой беде ничего хорошего не построить. Я продолжила:

- Я хотела улететь с ним. – Джело замер. Я это почувствовала не глядя. – И всё ещё хочу. Но пока не могу. Но я улечу. Прости, – закончила я, открыв веки и уставившись в темноту за окном.

- Шилл, - он протянул руку и взял мою ладонь, нежно приподняв, – я люблю тебя.

- Не надо, – мне показалось, что я говорю, как Химчан. Во мне говорил он. Я стала слишком сродненной с ним, чтобы вести себя иначе. – Не надо любить меня, пожалуйста. Я… я тоже тебя люблю, но ему я нужна больше. Может, конечно, я себя обманываю и я не нужна ему совсем, но он мне очень нужен. Очень.

- А я? – Я сжала руками виски, высвободив вторую руку из его мягкой хватки.

- Ну, зачем ты так? Зачем ты это спрашиваешь? Мне и так трудно! Трудно и больно! Я люблю и тебя, и его, но я должна сделать выбор и я его делаю! Не потому, что мне это просто или потому что ты мне не дорог больше… Да как ты можешь такое подумать?! – я двинулась к нему, обняв вокруг талии и задрав высоко голову. – Но у тебя есть друзья, есть спокойная, пусть и не легкая, жизнь. А без меня она явно станет легче. А у него… у него даже жизни собственной нет! Ничего! Кто ему это даст? Его никто не понимает, не хотят понять. И полюбить никто не может. По крайней мере, он так думает, а разубедить его никто не пытается.

- Ты хочешь расстаться? – всё сильнее печалясь, задал вопрос Джело. Почему мужчины так бессердечны? Зачем нужно обязательно произносить что-то, подводить итоги, озвучивать? Меня и без того выворачивало душой наружу, зачем же говорить то, что и так становилось ясно? Нет, не моё желание – я не хотела расставаться. Но ведь был же очевиден факт, что нам придется это сделать. Почему я должна сказать это? Почему нельзя позволить мне промолчать?

- Я не хочу! – не выдержала я, уткнувшись ему в грудь и зарывшись в ней. – Не хочу! Я не могу представить, что ты будешь с другой. Это… черт, это же так больно! Так же, как быть сейчас здесь и не знать, что с Химчаном. Переживать за него. Я умру от этого выбора… Я люблю и тебя, и его. Как так можно? Не могу, не могу…

Джело промолчал, поджав губы. Его ладонь прошлась по моей короткой стрижке. Я дрожала в его руках, а он о чем-то думал. Что он вертел в голове? Хотелось бы знать, но у меня не осталось сил спросить об этом. Из-за меня ему тоже больно, и я не могу простить себе этого. Если так продолжится, то я не смогу улететь, я не смогу оставить его, потому что иначе всю жизнь буду чувствовать себя виноватой. Оттолкнувшись от него, я выбежала из кухни и, войдя в комнату, не глядя на Энтони, повалилась на тахту и, забившись к стенке, попыталась уснуть.

Когда я проснулась, никого уже не было, но, посмотрев на часы, я увидела, что времени тянуться нет, и мне нужно скорее собираться к мачехе, до того, как Дэниэл потащит меня в прокуратуру для судебных разбирательств над Красной маской. Одно испытание было хуже другого. А без Химчана не было энтузиазма и энергии противостоять всему этому. Конечно, был Джело, но незаконченный разговор и разрывающиеся отношения скорее усугубляли всё, чем облегчали мою участь. Надо будет договорить с ним вечером, когда он вернется со школы, и поставить все точки над i.

Отбросив подальше свою обычную одежду, я перерыла всё, что у меня было: юбки, брюки, свитера в поисках чего-то приличного и вызывающего положительное впечатление. Мне с трудом удалось совместить более-менее со вкусом что-то достойное. Я совсем не стала краситься и напялила единственные сапоги без платформы и каблуков. Очень хотелось, чтобы весь мой вид говорил о том, что я пришла с миром. За три года я ещё ни разу не поговорила с мачехой без ссор и криков. Чаще их начинала именно она, на ровном месте и из-за какой-нибудь бытовой мелочи. Что же будет сегодня?

Я пошла до станции метро, где спустилась на эскалаторе в подземку и быстро дождалась электрички. Ехать было не далеко, поэтому я не успела уйти в свои мысли и лишь разглядывала надписи и таблички в вагоне, даже не обращая внимания на пассажиров вокруг. Люди для меня перестали существовать. Лишь конкретная цель, а пока она не достигнута, ничего другое и волновать меня не может. Ноги шли сами, руки запахивали пальто поплотнее, потому что с утра ударил крепкий мороз. Вот я уже спешила по знакомой улице, на которой прошло моё детство, на которой я выросла. Тут почти ничего не поменялось, кроме сменившихся вывесок и одного нового выстроенного дома. Всё было знакомым и напоминало о прошлом, когда у меня не было проблем и близко подобных тем, что были сейчас. Тут же, недалеко, я познакомилась с Джело. Но эта ностальгия не умиротворяла, а, напротив, разжигала внутри горечь.

Разминувшись в подъездных дверях с бабушкой с третьего этажа, я поздоровалась и вошла внутрь. Лифт ещё стоял на первом и при нажатии кнопки тут же распахнулся. Я вошла, стала подниматься вверх. Спокойствие, доброжелательная улыбка и настрой на победу. Хоть бы у мачехи было хорошее настроение! Набравшись смелости, я подготовила кое-какую речь и позвонила в дверь. Судя по тому, с каким лицом она появилась на пороге, мачеха глянула предварительно в глазок и увидела меня. Я застыла, насторожившись от её презрительно скривившихся губ. Язык прилип к нёбу, не в силах начать то, что задумал.

- Явилась! – женщина посильнее запахнула халат, запихав его под поясом, одну половину поверх другой, поглубже. – Чего тебе нужно?

- Я хотела поговорить, – как можно отчетливее произнесла я. – По делу.

- По делу, так говори быстрее, – она что-то крикнула на детский голос своей младшей дочери. Да-да, недаром я упоминала в сравнении с собой Золушку. У этой мегеры тоже было две дочери. Всё как по писанному. Им было двенадцать и девять лет.

- Я хотела попросить кое о чем. О мелочи…

- Попросить? Я что, должна тебе что-то? – она хмыкнула, осмотрев меня, но, видимо, для себя не найдя разницы по сравнению с тем, как я выглядела в свои нормальные будни проститутки. – Ты тут месяцами не появляешься, и вдруг с просьбами пришла?

- Это ничего не стоит, мне нужна только ваша подпись… - Она опять перебила меня, не дав договорить: