Вдруг передо мной легла свободная дорога! Ну, не дорога, а скорее тропинка, однако она была пригодна для передвижения лошади. Что было самым удивительным, это то, что в конце этой дороги светился какой-то огонёк! Он горел ровным неярким светом, и я сразу понял, что это масляный фонарь. Наверное, большой и снабжённый зеркалом, но всё же обычный фонарь.
Я пошёл на север, не залезая в седло, так-как почувствовал внезапную слабость – прострелянное дробью плечо давало о себе знать. Мой путь, на сей раз оказался на удивление коротким – мы с лошадью вышли к зданию церкви, над дверьми которой и горел этот самый фонарь.
Несмотря на поздний час, двери в храм были открыты, и священник стоял на пороге. Вот только в руках у него была не библия, а крупнокалиберный винчестер…
Я сразу понял, какое впечатление произвожу на этого служителя Господа, а потому заговорил первым.
– Святой отец, – проговорил я голосом, в котором не требовалось подделывать страдание. – Помогите мне – я ранен!
– Что случилось, сын мой? – спросил священнослужитель с подозрением и взял оружие наизготовку. – Прошу вас, объясните кто вы такой? Я вас не помню…
– Вы не знаете меня, святой отец, – начал я, решив не скрывать правду, но не выдавать её целиком. – Я простой гуртовщик, наш лагерь недалеко от противоположного конца города. Мы с ребятами пошли в город за покупками и заглянули в салун, а там случилась драка со стрельбой между какими-то неизвестными и шерифом. Мы оказались безоружными меж двух огней, и нам пришлось бежать. Лично мне это удалось, что до остальных, не знаю! Возможно, я вырвался один, но кто-то выстрелил мне в спину и попал в плечо!.. Помогите, я потерял много крови, и кажется, сейчас потеряю сознание…
– Господь учит нас помогать страждущим, вопиющим о помощи! – глубокомысленно заявил священник, почему-то заглядывая мне за спину. – Оставьте свою лошадь здесь, сын мой, и не волнуйтесь за неё – она никуда не денется. Пойдёмте в храм, там у меня всегда есть наготове аптечка, на случай, если с кем-то из прихожан случится беда, или попросту будет плохо!
Почему я сразу не заподозрил подвох? Ведь я ещё со времён службы в конных рейнджерах был известен своей чувствительностью, потому и остался жив. Наверное, сыграли роль детские впечатления – от священника не может быть ничего плохого, а только хорошее! Везло мне до сих пор на священников…
Впрочем, он действительно помог мне – дал выпить какой-то настойки, от которой полегчало на душе, и ушла боль. Затем, ловко вытащил все дробины, благо мне их досталось немного. (Основной заряд ушёл в сторону.) Потом он мастерски промыл и перевязал рану.
Когда я выразил удивление его искусством, он светло улыбнулся и рассказал, что на войне с конфедератами был военным врачом. Там он, де и насмотрелся на человеческую злобу и жестокость, и понял, что, прежде всего надо врачевать не тела, а души людские. Вот, например, моя душа нуждается во врачевании, так-как я повинен во лжи священнослужителю, на пороге храма, вверенного его попечению…
Сперва я даже не понял, что он такое сказал, а когда до меня дошло, «добрый пастырь» уже держал меня на мушке. Я отметил, что винтовку он держит профессионально, значит, не соврал, что был в армии!
И всё же есть разница между полковым врачом и рейнджером, а потому я не оставил надежду его опередить. Моя здоровая рука метнулась к револьверу… Пусто!
– Вот ваше оружие, сын мой! – снова улыбнулся священник и продемонстрировал мне мой собственный «смит», который тут же убрал в карман. – Дело в том, что ложь, это порождение дьявола, и в храме Божьем она не уместна, равно как и близ него. Я не знаю, что именно произошло с вами в городе, но во лжи я заподозрил вас сразу. Прежде всего – ваша лошадь. Она не ваша, так-как принадлежит мэру нашего города. Мы с мэром старые друзья, и он часто заезжает ко мне, даже когда в церкви нет службы. Эта лошадь так привыкла ждать своего хозяина на лугу перед храмом, что её не надо привязывать. Увы, нынче она своего хозяина не дождётся, ведь его душа на небесах, не так ли? Вижу по вашим глазам, что я прав. К сожалению прав! Это ведь мэр стрелял в вас, когда вы завладели его лошадью? Можете ничего не говорить – дробь, которую я извлёк из вашего плеча, использует… использовал в наших краях только он. В ней больше олова, чем свинца, и есть ещё кое-какие добавки. Мэр был заядлым охотником, а потому знал толк в таких делах. Это вы убили его или кто-то другой?
– Я не знаю, убит он или нет, – ответил я деревянным голосом. – Когда он зацепил меня из своей двустволки, я обернулся и выстрелил. Старик упал, но я не могу сказать наверняка, что выстрел был смертельным. Я не знал, что это мэр города, не знал что это его лошадь, и ничего против него не имел и не имею… Просто не хотел получить ещё один дуплет из дробовика, только более «удачный»…
– Это хорошо, что вы перестали лгать и отпираться, сын мой, – сухо прервал мою речь священник. – Однако приберегите свои объяснения для судьи, перед которым скоро предстанете. И да помилует Господь вашу душу!
Не сводя с меня глаз, он отступил к звоннице, но всё же вынужден был обернуться, чтобы найти верёвку большого церковного колокола. Этого для меня было достаточно, чтобы решить его судьбу. Пусть во мне плескалось несколько больше виски, чем я обычно себе позволял, пусть обезболивающая настойка этого попа-эскулапа начинала на меня действовать, как снотворное, но жажда жизни, стремление выжить любой ценой меня ещё не оставила!
Как только священник отвёл глаза, я схватил из его хирургического набора, всё ещё лежащего раскрытым на ближайшей скамье, большой скальпель и метнул его, что есть силы!
Когда годами живёшь на индейском пограничье, чему-нибудь да научишься у местных. Я знал рейнджеров, которые становились отличными следопытами. Другие умели сливаться с местностью и красться, не хуже краснокожих. Я выучился метать ножи и томагавки. Немного умею стрелять из лука, но лука у меня тогда не было, а вот скальпель подвернулся под руку весьма кстати – один взмах и он вошёл попу в грудь по самую рукоятку!
Священник упал, не издав ни звука. Я попал точно в сердце, и смерть наступила мгновенно. Понимаю – грех убивать служителя Господа, и вдвойне грех убивать того, кто только что помог тебе, как врач. Но вопрос был – он или я. Не знаю точно, какого судью он имел в виду – того кто отправляет людей на виселицу или того, кто потом решает куда девать их души, но я пока не был готов видеть ни того, ни другого.