Обидчик смотрел на них широко распахнутыми глазами. Цвета было не разобрать. Но Фекла в тот же миг поняла, что глаза у него синие. Яркие, небесные, полуденные глаза.
— Я прошу прощения. — Голос был слабый и тихий. — Разлегся тут самым неудобным образом.
Пришедшие из леса не говорили. Мычали, пускали слюни, мочились, плакали и лопотали что-то бессвязное. Но говорить — нет. Откуда разум в них, потерянных? Откуда слова, если любая скотина человечней будет, осмысленней, чем они? Но этот был другим. Фекла жадно всмотрелась в темную его фигуру, лежащую на земле, присыпанной соломой.
— Вы не ушиблись?
Вопрос повис в воздухе, воздух стал плотным и жарким, Фекла схватила его губами, но не смогла протолкнуть внутрь, так и застыла с открытым ртом. За ее спиной тихо зарычал Демьян.
— Я вас напугал? — Фигура зашевелилась, приподнялась на локтях. — Простите, простите, пожалуйста. Я не хотел.
Если бы он попытался встать, если бы только потянулся к ним, Демьян разорвал бы его на куски голыми руками — так испуганы они были, сбиты с толку. Но он опустился на землю, вытянул длинные руки вдоль худого тела и выдохнул так сладко, будто позади у него был долгий день труда, а впереди — бескрайняя ночь отдыха.
— Вы видели звезды? Мне кажется, сегодня должно быть очень звездное небо…
Вместо ответа Демьян схватил Феклу за локоть, обогнул лежащего по широкой дуге и поволок сестру во двор. Она не сопротивлялась, но все оглядывалась через плечо, чтобы еще раз посмотреть на того, кто видел звезды через темный потолок хлева.
И весь день потом старалась о нем не думать, и весь день думала и думала, замирала в двух шагах от хлева, прислушивалась, закусывала губу, спешила прочь. Не дай лес, заметит тетка Глаша. Не дай озеро, узнает Матушка.
К ночи Фекла измаялась, мысли разливались звоном тревожного колокольчика. Она уселась на широкий подоконник спаленки, как надоедливую муху, прогнала от себя Стешку:
— Иди давай, простокваша скисшая!
Та надула губы, но тут же улеглась на кровать и затихла. Зашипи сестрица в ответ, схвати Феклу за косы, ущипни хоть до синяка, может, не случилось бы ни счастья большого, ни беды. Сцепились бы они, завизжали, как белки, грызущиеся за орешек, прибежала бы на крик Глаша, развела бы, заперла. Но спаленка полнилась тишиной, только Стешка сопела вначале обиженно, потом глубоко и сонно. А Фекла все смотрела в ночь, обнимая себя за колени. Огромные звезды гроздьями висели над двором: то скрывались за тучами, то выглядывали между ними, как в прорехи тяжелого плаща.
Фекла спрыгнула на пол. Обиженно закачала листьями потревоженная герань. Стеша заворочалась во сне, когда дверь спаленки скрипнула, затворяясь. Больше никто не заметил, как Фекла на цыпочках выбралась из дома, забыв погрозить переплетенными пальцами сонной анчутке. Та клацнула меленькими зубками, ощерилась, но броситься следом не решилась. В доме спали глубоко и беспокойно, ей и без беглянки голоногой было чем поживиться: дурной сон чем не лакомство?
Дверь хлева оказалась тяжелой — не распахнешь бесшумно, не отворишь. Фекла уперлась плечом, сжалась, предчувствуя скрип, и ухнула в темноту. Сделала два неровных шага, взмахнула руками, останавливая падение, слепо огляделась.
Он стоял у дальней стены, склонившись над чем-то, безвольно лежащим на полу. Медленно повернулся на шум, но его полуденные глаза уже привыкли к мраку, потому он сразу разглядел Феклу, узнал, улыбнулся даже. Она не увидела это — почувствовала. Просто воздух стал теплее. Улыбнулась в ответ.
— Здравствуй. — В его тихом приветствии было куда больше смысла, чем во всех словах, слышанных Феклой. — Как это хорошо, что ты пришла.
Никто и никогда не радовался ее приходу. Может, только Дема, да и тот давно уже перестал. А незнакомец, безумный беглец, дарованный их роду лесом, смотрел на нее, улыбаясь так радостно, что Фекла наконец перестала дрожать.
— Ты не могла бы принести воды… — Просьба звучала робко и обеспокоенно, но все так же тепло.
Фекла кивнула, выскочила наружу, понеслась к колодцу, огибая дом, не страшась, что заметят. Им было запрещено подходить к хлеву, когда в нем пришедшие из леса. Феклу высекли бы за одну только мысль протянуть безумному чашку с водой, но тепло, исходившее от него, наполняло ее бесстрашием. Холодные капли текли по запястью к рукаву, когда она шагала через двор, даже не думая прятаться. Рука чуть дрожала, пока она тянула чашку через полумрак хлева. Их пальцы не встретились, но оказались рядом — Фекла почувствовала, задрожала сильнее. Она заставила себя распрямить плечи, чуть вздернуть подбородок, бесстрашно уставиться на безумца. Но тот не смотрел в ответ. Он присел на корточки перед тюком, безвольно брошенным на землю, подсунул под него ладонь, приподнял с одного края и начал поить.