Амелия со слишком уж приятной улыбкой ждала его ответа, и он неприязненно бросил:
– Тебя это не касается!
Она приподняла бровь и удовлетворенно заметила:
– Раз меня это не касается, то дело наверняка в этой твоей бывшей невесте, а ныне настоятельнице монастыря Дейамор, Фелиции. Это так?
Контрарио молча поднялся и, громко топая подкованными сапогами, вышел из комнаты. Она бросила на стол салфетку и злорадно рассмеялась ему вслед.
– Я еще и не начала тебе мстить за непочтение и пренебрежение, голубчик! Вот когда начну, ты у меня попляшешь! Но как приятно утереть твой высоко задранный нос! Ты даже и не заподозрил меня в исчезновении своего драгоценного узника! Наверняка решил, что у меня никогда не хватило бы силы приподнять тот тяжеленный люк. Но я освободила твоего пленника вовсе не для того, чтоб разозлить тебя, нет! Я просто не хотела, чтоб ты смог нарушить мои тщательно подготовленные планы. Ты встретишься с Фелицией, но только тогда, когда я сочту нужным, и там, где решу я!
Она поднесла к губам бокал с легким красным вином и медленно выпила, все так же зловеще хихикая. Потом пошла к себе, приказав убирать со стола. Придя в свои покои, села у окна и принялась смотреть на яркие звезды на черном небосклоне, изобретая страшную месть всем, кто был с ней когда-то жесток: и своему отцу, и своему мужу, и кузену, и, что самое приятное – своей отвратительной стражнице, настоятельнице монастыря Дейамор, в котором она вынуждена была провести столько лет, – Фелиции.
О Фелиции думал и граф в своей одинокой постели. Что-то в последнее время ему не хотелось брать в свою кровать никого из любовниц. Он все сильнее и сильнее тосковал по своей утраченной любви.
Если бы не Роуэн, приставивший к монастырю, а вернее, к Фелиции, своих людей, разбойников самого последнего пошиба, не боящихся ни богов, ни демонов, граф давно бы ее увез и сделал своей. Но теперь попасть в Дейамор без позволения настоятельницы невозможно ни днем, ни ночью. Сидевшие на каменной ограде охранники видели друг друга, и исчезни один из них, тотчас поднималась тревога.
Контрарио знал это точно, потому что несколько раз пробовал войти в монастырь, минуя ворота. Ничего не получалось – разбойников, охранявших монастырь, было слишком много.
И соглядатаев внутри монастыря у него не осталось. Амелия была гораздо полезнее в монастыре, чем в его собственном доме. Он пытался наладить связи с другими служащими или клиром монастыря, но никто с ним связываться не хотел, или он просто не мог найти нужных людей.
Да еще бесконечные разбойные наскоки фарминов его жутко раздражали. Ему приходилось постоянно мотаться из столицы к родовому замку и обратно. В один из приездов в замок Контрарио он попытался найти место, куда водила его та огромная страшная крыса, показавшая ему тайную оружейню с удивительными мечами, но, с огромным трудом спустившись в колодец, он понял, что просто заблудится в том огромном лабиринте, что пронизывал насквозь всю гору.
Пришлось вылезать обратно несолоно хлебавши. Он даже тот ход, через который его вывела на поверхность гигантская крыса, разыскать не смог. А вот Феррун все это проделал без особых усилий, потому что мечи, которыми были вооружены самые доблестные воины нескио, были однозначно украдены из замка Контрарио.
Это понимание бесило, но сделать граф ничего не мог. Доказать – тоже. Беллатор, с которым он был вынужден раскланиваться при встрече как со своим родственником, ведь младшие брат с сестрой Беллатора приходились ему родными племянниками, о краже, конечно, знал и тайком над ним посмеивался.
От этих беспрерывных мыслей, горячкой охвативших мозг, Контрарио вскочил и принялся кругами метаться по спальне. Отчаянно тянуло к любимой, и сопротивляться этому неистовому желанию он больше не мог. Оделся, вышел из дома и приказал десятку дежуривших у входа стражников ехать с ним. Те привычно повиновались, уже зная, куда поскачут среди полной темноты.
Не доезжая до высоких стен монастыря Дейамор, Контрарио спешился и подал поводья коня ближайшему стражнику. В полной темноте один, без охраны, прошел к монастырской стене и злобно уставился на сияющие поверху через равные промежутки факелы. Возле них никого не было видно, но граф знал, что это только видимость, – под стеной в полумраке прятались караульщики, готовые каждую минуту выпустить в нарушителя кучу стрел и вступить в рукопашную.
Он подошел к огромному вязу, росшему точно напротив дома Фелиции. Ухмыльнувшись, натянул на руки кожаные перчатки и, подпрыгнув, быстро взобрался на нижнюю ветку толщиной с добрый фут. Потом стал подниматься все выше и выше, пока ветви под ним не начали опасно прогибаться. Тогда он сел, прижался спиной к истончившемуся стволу и принялся наблюдать за хорошо видимыми сверху окнами жилища настоятельницы.
Несмотря на глубокую ночь, в кабинете Фелиции горела одинокая свеча. Контрарио с надеждой подумал, что она так же, как и он, не может уснуть. Возможно, тоже вспоминает о нем? Эта мысль грела его израненное сердце, и он не желал думать ни о чем другом.
Но вот на востоке показалась тоненькая розоватая полоска, предвещающая новый день. Горько вздохнув, будто расставаясь с любимой, граф легко спустился с дерева и направился к ожидающим его всадникам. Вскочив на своего коня, махнул рукой, начиная движение.
Обратно возвращались медленно. Доехав до дома, он отпустил стражников отсыпаться, а сам, выпив бокал вина, упал в постель и заснул, тяжело дыша и видя во сне нежно целующую его Фелицию.