Оля, ошарашенная его напором, приоткрыла рот, но смогла из себя выдавить только безвольное:

— Я…

Громов взметнул брови кверху. Мол, давай, продолжай, деточка.

Она же молчала и смотрела на него широко распахнутыми глазами, бездонными и охрененно красивыми.

— Что ты? — продолжил Громов, не щадя её. — Ты зачем сюда явилась? За сексом? Отлично, милая, так я не против! Видишь, как не против!

И дернул голову Оли ещё ниже, заламывая в пояснице и добираясь, наконец, до её шикарной груди. Помять бы её как следует, потискать! Чтобы всю упругость и полноту ощутить. Тяжесть… Но даже когда Петра крыло, он помнил, что Оля кормящая мама и сюрпризы в виде потекшего молока им сейчас не нужны. Мужики, подвыпив, как-то говорили, что даже пробовали у жен это «лакомство». От осознания того, что он тоже сейчас может попробовать, Петра тряхануло, точно он взялся за оголенный провод.

Но нет… Лишь лизнул… И прикусил кожу рядом с соском, пробуя на вкус.

От Оли шел дурманящий запах. Мужчину и раньше она возбуждала на уровне первобытных инстинктов, он хорошо помнил свои первые ощущения, когда сжал Олю в руках, вытаскивая из машины. Уже тогда его повело, и те ощущения не спишешь на стрессовую ситуацию, потому что она такой для Петра не была.

Ему понравилось держать блондиночку в руках. Очень даже… Эти формы, изгибы… Тут у любого мужика голову снесет.

— Петя…

Хриплый голос Оли, в котором отчетливо прослеживались недоумение и хрипотца, не поубавили клокочущей ярости в груди Петра. Он не рассчитал силы и сжал грудь Оли. Девушка ахнула, растопырила пальчики на его плече, чтобы сразу же зацепиться за шею.

— Что? — снова допытывался он, резко выпрямляясь. Его верхняя губа дернулась, выдавая нечто отдаленно напоминающее оскал. Гори оно всё синим пламенем! Девочка сама пришла к нему в комнату! Не маленькая… И явно не глупая! Тогда какого он вытворяет, пытаясь сдерживать рвущуюся наружу похоть?

Петр действовал быстро, не давая Ольги опомниться. Подхватил её под бедра, приподнимая от пола, развернулся, не заботясь о том, что полотенце почти не держится на его торсе, и стремительно преодолел расстояние до дубового комода. Комод подарил дед. Петр точно не знал, сколько лет дубовому изделию, но оно было чертовски крепким и надежным. Не то, что современная мебель.

Усадив Олю на поверхность комода, Петр скомандовал:

— Ноги раздвинь.

В спальне остались включенными потолочные светильники, света от них было достаточно, чтобы увидеть всё, что Громов хотел. А хотел он многого. Прежде всего — всю Олю.

Здоровой рукой девушка уперлась в столешницу комода, продолжая ошалело смотреть на мужчину, судорожно вздыхать, дразня его сосками, которые теперь маячили в опасной близости от его рта. Манили, притягивали, напрашивались между губ. Во рту Петра пересохло, и он снова выругался, беснуясь от происходящего.

Громов не щадил Ольгу. Накрыв промежность, вдавил ладони в нежную плоть, а потом рванул трусики, которые всё же были на ней надеты.

Девушка охнула, быстро-быстро заморгала ресницами, после чего закатила глаза, откинув голову назад.

Пальцы Петра прошлись по лону Оли. Вперед, назад. Какая же она, зараза, мягкая. И сочная! Её складки припухли и впустили Петра не сразу. Не нежничая, он сразу ворвался внутрь двумя пальцами. Самого же его выгибало и раздирало от желания.