– Знаешь, что в тебе странного? – произносит он хрипло. Голос ему изменяет, но он, кажется, не замечает этого. Не пытается вернуться в ровное безэмоциональное состояние. – Хотя, в тебе много странностей, Ника Зингер, но эта – особенная.

Я жду, затаив дыхание. Молчу, ожидая, что же он поведает.

– Ты никогда не плачешь. Ни когда тебе больно, ни когда хорошо. Так, наверное, не бывает. Ты ведь маленькая девочка, Ника. Тебе только девятнадцать. Откуда это в тебе? Я, наверное, никогда не смогу разгадать тебя полностью.

Он заметил. Всё видит. Порой не просто насквозь. Он многое способен увидеть то, что скрыто от чужих глаз, таится глубоко внутри. Интересно: а пропасть мою он тоже заметил? Ту, что перемещается и подмигивает бездонной пустотой? Заманивает и усмехается, ожидая, когда же я оступлюсь и полечу вниз…

– Это плохо? – спрашиваю, пряча взгляд, делая вид, что занята Сантой. Да, очень хорошее имя для щенка. Лучше, чем Сент-там-чёрт-знает-кто.

– Нет, не плохо, – касается он губами моей шеи. По телу сразу же бегут импульсы. Внутри завязывается жаркий узел. Я соскучилась. Мы так давно не виделись. Несколько дней по факту. А по ощущениям – вечность. Я не думала, что буду по нему скучать. – Но ты всегда оставляешь после себя чувство неудовлетворения. Будто всего хватает, но всё же чего-то нет. Какого-то очень важного фрагмента. И это заставляет снова и снова возвращаться. Искать тебя. Придумывать поводы, чтобы увидеть.

– Щенок – это повод? – я не пытаюсь отстраниться. Мне необходимы его близость и тепло.

– Санта – это подарок моей девочке. Я хочу, чтобы сбывались твои мечты, Ника.

Стефан сказал это, а я чуть не отшатнулась. Много лет я мечтала его убить. Не хочу. Не нужно, чтобы сбывались мои мечты. Я хотела сказать это вслух. Что не все мои мечты достойны сбываться, но Нейман не дал.

Он наконец-то добрался до моих губ. Поцеловал вначале нежно и ни на чём не настаивая, а затем, не выдержав, захватил в плен, поработил меня, выпил дыхание, чтобы поделиться своим.

И это казалось правильным, единственно возможным решением. Никакое другое не подходило. Не могло открыть шлюзы, которые мы так долго пытались сдержать, уберечь, не понимая, что бурный поток сделает это за нас – прорвёт, уничтожит, сметёт всё со своего пути.

Он стонал и вжимался в меня, покрывал поцелуями лицо. Руки его ласкали, выплёскивая тоску и дрожь, какую-то дикую первобытную силу, которой невозможно противиться.

– Пойдём отсюда, пожалуйста, – шептал он, тяжело дыша. Остановился, чтобы попросить.

Пальцы наши сплелись намертво. Не понять, кто сжимал ладонь другого сильнее. Я чувствовала его пульс. Он, я уверена, слышал, как бьётся моё сердце – учащённо, сумасшедше, замирая от предвкушения.

Я знала, чем всё закончится, и хотела этого не меньше, чем Стефан.

Он стоял и ждал. До тех пор, пока я не потянула его прочь из комнаты, что светилась, сверкала огнями, меркнущими под лучами зимнего солнца, что заглядывало в большие окна и освещало пространство.

Я повела Стефана в свою комнату. Он не сопротивлялся. Санту осторожно разместила в кресле. А потом…

Безумство. Сумасшествие на двоих. Дикая необузданная страсть, что не давала нам спокойно находиться друг без друга.

Мы срывали одежду. Смотрели друг другу в глаза. Стефан подхватил меня на руки. Я обвила его ногами, не желая отрываться ни на миг.

Мы целовались до боли в губах. Руки наши исследовали тела друг друга – с жадностью, с желанием вспомнить, запечатлеть, высечь искры, что готовы были взорваться фейерверком, способным достать до стратосферы.