От созерцания отвлекает ощущение, как волосы вдруг соскальзывают с плеч, падают в шаловливые ручки. И как только дотянулись!

Восприятие времени меняется: оно не кажется застывшим киселём, не несётся вскачь. Приобретает нормальный удобный объём, позволяя делать жизнь более размеренной. И всё равно такое чувство, будто я познаю его заново, так же, как и себя, эмоции, возможности тела.

Во мне просыпается ощущение силы. Нарастает полноценное осознание того, с чем я справилась, что я — справилась. И могу теперь просто жить.

И вроде я рядом, и телекинезом страхую — а всё равно сердце замирает от беспокойства. И у Элора замирает. Мы сидим на краю детского бассейна: небольшого углубления в полу, наполненного тёплой водой.

Ринарр и Эйрран барахтаются, раскинув тоненькие кожистые крылышки. Эти крылья — слабенькие, только темнеющие — тёмно-серые на кончиках и светло-серые, почти кожного цвета в месте стыковки со спиной, держат их на поверхности. Площадь крылышек достаточна, чтобы поддерживать малышей и на глубине, а в этом бассейне они касаются дна ножками, но всё равно так и хочется подхватить, прижать к себе маленьких.

Элору тоже невыносимо наблюдать эту просыпающуюся самостоятельность агукающих, хлопающих ладошками по воде «червячков». У меня слезятся глаза. Не отрывая от сыновей взгляда, Элор склоняет голову мне на колени.

В купальне звенит детский смех. Ринарр и Эйрран увлечённо носятся по бассейну. У них не хватает сил хлопать прилипшими к поверхности воды крыльями, но это огорчает их лишь чуть, ведь можно так весело качаться на воде, брызгаться, кружиться.

На них можно смотреть бесконечно…

— Они так быстро растут, — с грустью шепчет Элор. — Скоро до первого оборота дойдёт…

И закончится наше благостное уединение. Но ведь связь останется — Элор её больше не боится, не собирается от меня прятаться. Я провожу пальцами по его волосам, зарываюсь в это рыжее шёлковое пламя. На совершенно законных основаниях! И не могу сдержать невольной улыбки.

Нашим сыновьям щекотка определённо нравится. Даже мне щекотно от того, как они пищат, хрюкают и извиваются под пальцами Элора. Нависнув над ними, он улыбается и никак не может остановиться — до того счастливыми выглядят Ринарр и Эйрран.

Да и я сама, лежащая рядом, хоть и не пытаюсь считывать их ошеломительно яркие чувства, не смогла бы остановиться, видя такой восторг. Даже кружащиеся над нами магические сферы тоже как будто от радости пляшут.

— Ути, мои маленькие, ути, мои хорошенькие! — прохаживается Элор по пузикам, — кому-то нравится щекотка, нравится, не то что вашему дядюшке. Вот он удивится. А потом мы его вместе защекочем!

Смеясь и дрыгая ручками и ножками, Ринарр и Эйрран елозят всё активнее. Вдруг их пальчики удлиняются, выпускают коготки. На коже тёмными пятнышками вспухают чешуйки. Ринарра и Эйрана выгибает пробившимися из спин крыльями, шеи удлиняются, личики трансформируются в мордочки. Малышам всё ещё щекотно — от трансформации. И весело. Ринарр, удивлённый новыми ощущениями, вытягивает шею и кусает застывшего Элора за палец.

— Ай! — охает Элор и тут же получает кусь на другую руку — от Эйнара.

Теперь перед ним лежат два почти угольно-чёрных довольных дракончика, урчат. Магические сферы кружатся, подсвечивая их со всех сторон, играя отблесками на чешуйках. И, видимо, из-за навернувшихся слёз кажется, что тёмные чешуйки отливают разными цветами.

Как быстро пролетел год.

Элор с благоговением и ужасом поднимает взгляд на меня:

— Они… они… обернулись!

И я понимаю охватившую его тревогу: мы так долго были здесь вчетвером, закрытые от мира, а теперь в этот мир надо возвращаться, знакомить с ним сыновей. И оставить их на кого-нибудь на время свадебных церемоний. А ведь это не единственное, что нам надо сделать.