В выступлении Мины в суде мне не к чему придраться. Она держалась скромно, во время перекрестного допроса ее голос звучал ровно и уверенно. Неправда срывалась с ее губ и взмывала к потолку, и ее призраки, находясь в зале суда, тем не менее зависали вне досягаемости. Было известно, что они здесь, но, пока не удавалось их увидеть или потрогать, они оставались эфемерными, нереальными. Мистер Мейтленд знал про них и старался изо всех сил, чтобы их увидели остальные, но потерпел фиаско. У него не было ни единого шанса.
Почти невозможно было убедить присяжных, что Мина, начисто лишенная каких-либо атрибутов богатства и успеха, в своей простой одежде, с зачесанными назад волосами, с отмытой от макияжа кожей, способна на обман, в котором обвинял ее мистер Мейтленд. Как могла эта миниатюрная женщина, ни разу не повысившая голос, разрушить жизнь несчастных фермеров и их близких? Воображения присяжных не хватало, чтобы поверить, будто бы она присваивала чужие земли, скрывала прибыль, довела старика до того, что он убил себя выстрелом в голову. Мистер Мейтленд не сумел представить ни единого весомого доказательства, и все благодаря мне, ее секретарю, и Дэйву, ее водителю.
Вернувшись на скамью подсудимых, Мина дотянулась до моей руки и пожала ее. И, наверное, ощутила, какая она холодная и влажная. А когда я повернулась и посмотрела ей в глаза, я увидела, насколько черна ее душа. В этот момент я поняла: она виновна во всех преступлениях, в которых ее обвиняют.
А что увидела Мина, ответив мне взглядом? Подозреваю, пустоту. Ничего опасного.
38
– Защита вызывает леди Эплтон.
Пока Мина не вышла на трибуну, я беспокоилась, что ее мать не сможет убедительно свидетельствовать в ее пользу, что она подведет Мину. А теперь всей душой надеялась на это. Надеялась, что она окажется такой же бессердечной, какой описывала ее Мина. Надеялась на правду. Что мать Мины встанет и будет решительно отрицать, что они с дочерью когда-либо были близки. Что алиби Мины окажется ложью. Мне хотелось увидеть ее разоблаченной и униженной, какой сделали меня.
Престарелая дама, вошедшая в зал суда, ничуть не походила на избалованную, эгоистичную особу, созданную моим воображением. Она совсем не вписывалась в образ, который складывался в моей голове долгие годы. Образ матери, которая, по утверждению Мины, всегда ставила себя на первое место.
В свои почти девяносто леди Эплтон выглядела слабой и хилой. Она передвигалась с помощью двух тростей, под тонкой тканью клетчатой рубашки отчетливо виднелась ее искривленная спина. Элегантностью она не блистала, но даже в простых прямых брюках и туфлях на плоской подошве с застежками-липучками держалась с достоинством. Одежда слегка опрощала ее – уверена, это было сделано нарочно, чтобы присяжные воспринимали ее как собственную бабушку. Аккуратно подстриженным белым волосам леди Эплтон не давали падать на лицо два черепаховых гребня. Голубые глаза, как у дочери, тонкий нос, решительно сжатые губы.
– Чертовы палки!
Хоть она и выглядела хилой, но голос ее разнесся по всему залу, и на лицах присутствующих, наблюдавших, как она сражается со своими тростями, направляясь к трибуне, отразились сочувствие и восхищение.
– Вы позволите помочь вам, леди Эплтон?
– Нет, благодарю, я сама отлично справлюсь.
Ее свидетельство было кратким: положение стоя причиняло ей мучительную боль, а от предложенного стула она отказалась.
– Моя дочь чрезвычайно занята, но она все же находит время проведать меня. Раньше и я по возможности бывала в Англии, но в последние годы поездки даются мне с трудом. Мы всегда были близки. У Мины столько дел и обязанностей – разумеется, в бизнесе, но не только, еще и в благотворительной деятельности, так что ей нелегко выкраивать время для поездки в Женеву, однако она все-таки ухитряется. Для старой матери у нее всегда находится время.
Я решила переехать за границу… ну, я говорю «решила», но к обстоятельствам этого решения я не причастна. Так или иначе Швейцария стала моим домом и много лет остается им. Там чище воздух. Климат мне подходит. Мой врач говорит, что, с тех пор как я поселилась там, емкость моих легких увеличилась вдвое.
Она прижимала к груди руку с выступающими венами, и все видели обручальное кольцо у нее на пальце. Он так много говорил присяжным, этот узкий ободок из платины, – о нарушенных клятвах, о том, что эту женщину предал мужчина – возможно, не столь благородный, каким пыталось представить его обвинение. Леди Эплтон жила в изгнании, а роман ее мужа с его секретарем продолжался.
С мест для публики на нее смотрела Дженни Хэддоу. Элегантная, как всегда. На мой взгляд, она была более достойна носить титул леди Эплтон, чем простенько одетая старушка на свидетельской трибуне.
– Леди Эплтон, вы можете подтвердить, что ваша дочь провела с вами указанные ею дни?
– Да, могу. И предполагать что-либо иное – полный абсурд. Она проводила со мной каждый из тех дней, когда приезжала в Женеву. Я недовольна ее секретарем, которая вызвала всю эту путаницу, – впрочем, надежностью она никогда не отличалась. У меня есть своя помощница, которая ведает моими делами, так вот она бы никогда не позволила себе такие вольности, как секретарь моей дочери. А Мине даже резкого слова о ней не скажи, хоть она и признавалась мне порой, что эта особа сводит ее с ума. Но ведь моя дочь известна излишней доверчивостью. И, честно говоря, преданность Мины переходит все границы. Но правда заключается в том, что у Мины нет абсолютно никаких причин скрывать тот факт, что она навещала меня.