Я наклонилась и подобрала их, хотя, подозреваю, она прекрасно могла бы сделать это сама.
– Дверь?
Придержав перед ней открытую дверь, я услышала, как она закрылась за ее спиной с глухим вздохом. Потом перевела взгляд на бумагу с красными пятнами помады, стертой с ее губ, которую все еще держала в руке, и от отвращения к себе меня передернуло.
Я надеялась, что к тому времени, когда я выйду, все уже разъедутся, но они по-прежнему были здесь. Прямо цирк какой-то: Мина и ее мать в окружении журналистов.
– Как вы думаете, как отнесся бы к этому суду ваш муж, леди Эплтон?
– Мой муж Джон всегда гордился нашей дочерью. Я знаю, что он был бы на ее стороне. Как и я. – Она потрепала Мину по руке.
– Каковы ваши дальнейшие планы, леди Эплтон? Вы останетесь в стране, пока не закончится судебный процесс?
– Разумеется! Вот он, мой приоритет. – Она снова похлопала дочь по руке и оперлась на нее, начиная спускаться с лестницы. – В такие моменты любой дочери нужна мать. А теперь прошу нас извинить… – Она вцепилась в свои трости, потом игривым жестом помахала одной из них перед собой, расчищая путь, и журналисты с фотографами расступились, пропуская Мину, ее мать и остальных членов ее семьи к краю тротуара.
Замерев, я не сводила с них глаз: Мина усадила свою мать на переднее сиденье, сама села сзади, ее муж устроился рядом с ней. Трое внуков леди Эплтон заняли второе такси. Я шагнула сквозь зеркало и попала в мир, где все оказалось не таким, как мне представлялось. В том числе, похоже, и я сама.
39
В последние недели процесса обвинение и защита вызывали свидетелей одного за другим, но их показания проходили мимо меня незамеченными. На суде я присутствовала, но не вникала в происходящее. Мне запомнилось только, как Руперт Френч, финансовый директор Мины, вышел на трибуну и выступил весьма убедительно, уверяя, что знать не знает ни о каких счетах в швейцарских банках или подставных компаниях. Но, пока он в мельчайших подробностях излагал условия предоставления ссуд различным поставщикам, я подняла взгляд к потолку, и мне показалось, что вихрь белой бумаги нисходит с него, укрывает пеленой зал суда, как свежевыпавший снег, засыпает и меня, и присяжных.
Должно быть, это Стелла подала сигнал тревоги Мине, а та, полагаю, проконсультировалась с Дугласом Рокуэллом, в свою очередь, переговорившим наедине с Сандрой Тисдейл. Я была уязвимой, ненадежной, или, возможно, они сказали, что я
Стелла пеклась обо мне, как только могла, – ухаживала за мной каждый вечер, следила, чтобы я как следует питалась, утешала, когда на меня находила плаксивость, постоянно передавала слова ободрения и поддержки от Мины.
Больше мне не приходилось ездить на заседания суда на поезде: как сказала Стелла,
Мой барристер мистер Андерсон обратился к судье Бересфорду со словами
– Не более чем на пятнадцать минут ходьбы, Кристина.
Сандра Тисдейл хотела, чтобы я осталась с ней, но мне необходимо было уйти, и я постаралась заверить ее, что со мной все отлично. Мне нужно было на воздух, но, когда я вышла, оказалось, что я понятия не имею, куда идти. Помню, я блуждала по улицам вокруг Олд-Бейли неуклонно, как мне казалось, сужающимися кругами и вдруг, подняв голову, увидела, что стою возле собора Святого Павла, в котором и нашла убежище.
Я преклонила колени и уперлась лбом в стоящую впереди скамью, наслаждаясь прикосновением твердого дерева к моей голове. Вокруг слышались приглушенные голоса бродивших по собору туристов. Я закрыла глаза в надежде, что в меня просочится нечто, что даст мне силы. И когда вдруг зазвонил мой телефон, я выхватила его из сумки дрожащими пальцами.
– Мама, ты где?