Таков был придуманный ею заголовок. Он был набран большими буквами, темно-красным шрифтом, который на белом фоне ее блога выглядел как капли крови. Мы не догадывались ни о том, что публикация должна появиться в Интернете, ни о том, что кто-то вообще ведет расследование, пока не вышла статья в газете. Это обнаружилось недели через две после похорон, когда уже казалось, что когда-нибудь, в отдаленном будущем, Марни вновь вернется к нормальной жизни. Ее начинало понемногу отпускать, осознание масштаба потери ширилось, но концентрация горя уменьшалась, как разбавленный сироп, мы даже пару раз смеялись над чем-то вместе. Я кидалась в крайности, переходя от абсолютного спокойствия (ведь доказать мою причастность к смерти Чарльза было невозможно) к удушающей панике (а вдруг все-таки докажут?). Тем не менее похороны остались позади, и, по мере того как дни складывались в недели, я начала ощущать себя более уравновешенной и панические атаки испытывала нечасто.

Ни у кого не возникло особых вопросов, вернее, поначалу кое-какие вопросы мне все же задавали, но все они были несущественными, и самая очевидная версия случившегося вполне устроила всех в качестве правды. У Чарльза был приступ мигрени, ему зачем-то понадобилось спуститься с лестницы, у него закружилась голова, он оступился и упал, сломав себе шею; смерть его была практически мгновенной. И у Чарльза действительно в то утро была мигрень: Марни подтвердила это в присутствии парамедиков. А приступы головной боли у него нередко сопровождались дезориентацией, помутнением в глазах и головокружением.

Вопросы, которыми сыпали все: его друзья и близкие, знакомые и те, кто вообще нас не знал, но был потрясен, – были скорее риторическими, нежели фактическими. Как мог молодой мужчина свернуть себе шею, просто упав с лестницы? Что он чувствовал, когда падал? Каковы были шансы на выживание? Почему ему так не повезло, ведь миллионы людей оступаются и падают с лестниц и при этом остаются в живых?

Но я отдавала себе отчет и в том, что фактических вопросов не избежать. Однако, к счастью, предварительные результаты вскрытия поддержали все теории. В тот день Чарльз практически ничего не ел: в желудке у него обнаружилось лишь небольшое количество кофе и таблетки – в дозировке, несколько превышающей рекомендованную, – от вестибулярной мигрени. В процессе падения он получил тяжелые травмы – перелом лодыжки и вывих плеча, но непосредственной причиной смерти послужил перелом второго шейного позвонка. Также у него были множественные ушибы мягких тканей и, как оказалось, трещина в скуле, полученная, видимо, от удара о ступеньку во время падения. Однако ничего подозрительного вскрытие не показало, так что тело зашили и передали гробовщикам, а в официальном заключении написали, что это был всего лишь крайне неудачный несчастный случай.

По крайней мере, я стала чувствовать себя немного спокойнее. Я не боялась ни полиции, ни тюрьмы, ни того, что всплывет правда. Потому что никто из официальных лиц – ни парамедики, ни патологоанатом, проводивший вскрытие, – не обладал даже намеком на развитое воображение. Ну разве это не забавно? Нет, конечно, я нисколько не возражала. Но потом, после похорон, после той статьи, страх вновь закрался в мою душу. Потому что нашелся тот, кто был полон решимости поставить факты под сомнение, кто задавал вопросы, кто заподозрил, что со смертью Чарльза все далеко не так просто.

Валери искала историю, которая помогла бы ей повернуть карьеру в иное русло. Думаю, поначалу ей нравилось делать репортажи, но она проработала в газете слишком долго, целых десять лет, к тому же ей всегда поручали освещать никому не интересную мелочовку: выставки собак, благотворительные распродажи домашней выпечки, – и лишь изредка Валери выпадала удача написать про какую-нибудь звезду, замеченную в одном из модных ресторанов. Наверное, ей хотелось чего-то большего. Должно быть, она была вне себя от радости, когда в один прекрасный день долгожданная история сама приплыла к ней в руки. В буквальном смысле вошла в дверь и села перед ней на диван.

Валери развелась с мужем, с которым много лет жила не то чтобы несчастливо, а просто никак, и вот уже три года снимала квартиру пополам с другой девушкой, Софи. Соседки быстро сдружились. Софи училась на парамедика, и Валери нравилось слушать истории о жизни, смерти и страданиях: об исключительных мгновениях в человеческой судьбе. Софи, возможно, рассказала о том, что провела весь день с бригадой парамедиков, один из которых был потолще, а второй помоложе. Они поехали на вызов в престижный дом (полагаю, примерно так она это описала; во всяком случае, это то, что сказала бы я), где произошел несчастный случай: молодой мужчина упал с лестницы, – и когда его жена и ее лучшая подруга пришли домой, они обнаружили его бездыханное тело, в неестественной позе распростертое на полу в прихожей. И эти две молодые женщины, добавила, вероятно, Софи, показались ей странноватыми.

Валери была заинтригована.

Она дала волю своему любопытству и попыталась превратить свои подозрения в историю. Потому что понимала: если она хочет, чтобы эта история стала переломной в ее карьере, нужно найти ответы, задать правильные вопросы правильным людям, накопать как можно больше грязных подробностей и вскрыть неприглядную правду.

Однако же поначалу Валери ничего не нашла. Она побывала на похоронах и не заметила ничего предосудительного. Она завязала разговор с секретаршей Чарльза Дебби, и та немедленно выложила, что ее шеф действительно страдал мигренью. Она крутилась перед домом Марни – Джереми засек ее на камерах видеонаблюдения, – но моя подруга в то время там не жила, и Валери пришлось уйти ни с чем. Самая очевидная версия по-прежнему казалась самой вероятной.

Видимо, именно тогда она сбросила со счетов Марни и решила повнимательнее присмотреться ко мне. Однажды я видела ее у себя на работе: она кокетничала с охранником, сидевшим за стойкой в холле. Это был лысеющий мужчина в возрасте, с намечающимся брюшком, и в сравнении с этаким увальнем она, со своей стрижкой и высокими скулами, выглядела еще моложе и стройнее. Она склонилась над стойкой, демонстрируя ложбинку в глубоком вырезе свитера, и преувеличенно весело смеялась. Растянутые в улыбке губы открывали ровные белые зубы, и я еще, помнится, удивилась: и чего ей от него надо?

Кроме этого случая, больше никаких проявлений ее интереса к моей жизни я не замечала, но это еще не значило, что она мной не интересовалась. В Интернете тоже можно было найти много сведений, если знать, где искать, – а Валери, скорее всего, знала. Она могла прочесть статьи, которые я в свое время написала для университетского журнала, и раскопать упоминания о Джонатане – о его участии в марафоне и его гибели; в Сети до сих пор были доступны кадры съемки, сделанной впоследствии. Помимо того, на сайте моей компании в паре статей обсуждались улучшения в обслуживании клиентов и в связи с этим упоминалось мое имя.

Видимо, среди моря информации Валери нашла нечто такое, что побудило ее продолжать поиски. Быть может, она искренне считала, что разгадала загадку. Но публикация на ее сайте породила еще одну ложь. Там говорилось, что я убила Джонатана, толкнув его под приближающийся автомобиль. После этого я продала его квартиру, неплохо на этом наварилась, а также получила страховку. Убив своего мужа, я, по словам Валери, заработала целое состояние.

Но это было еще не все. Дальше в своем блог-посте она продолжала разводить инсинуации, не подкрепленные никакими доказательствами и не имевшие под собой абсолютно никаких оснований. Она утверждала, что мы с Марни – беспринципные мерзавки и тайные любовницы – сочли такую стратегию столь успешной, что решили незамедлительно провернуть этот план во второй раз.