— Как ты вообще узнал про Эффи? — несмотря на ледяной тон, я едва сдерживала слёзы.

Беккер это видел, и ему это нравилось. Нравилось, что у меня трясутся руки. Нравилось, как я его ненавижу. Нравилось, что боюсь. Ненавижу и боюсь — это было его любимое сочетание.

— Ну, скажем, мне рассказала одна твоя коллега. Приехала в клинику, обещала сделать шикарную рекламу, ну и между делом поделилась, какие вы пиздатые, и какая ты молодец.

«Завьялова… сука! — выдохнула я. — Значит, так ты решила отомстить? За премию? За Манна? Считаешь, я его новая любовница? Или просто для профилактики, что рот на чужое не разевала?»

— Этот ресторан тоже предложила она? — догадалась я.

— И даже столик заказала, — равнодушно, как любой самоуверенный мудак, каким он и был, ответил Беккер.

— Ну что ж, тогда за друзей, — подняла я бокал.

Беккер посмотрел на меня с нескрываемым удовольствием.

Так смотрит палач на тонкую шею жертвы.

Так паук рассматривает прилипшую к паутине муху.

Меня подставили, поимели, предали. А он наслаждается моим потрясением, прозрением, шоком. Тем, как стучат мои зубы о тонкое стекло бокала, как я глотаю шампанское, не чувствуя вкуса, как кусаю губы.

Наслаждался моей болью. Гневом. Страхом.

Знает, что я его боюсь.

Боюсь. И ненавижу.

Он испортил мне жизнь. Из-за него распался мой брак. Из-за него Марк окончательно ушёл и уже никогда не вернётся. И я всю жизнь буду жить в этом страхе, если…

— Отвезёшь меня домой? — взяла я сумочку.

— Конечно, — легко согласился Беккер.

У дома открыл мне дверь машины.

— Ты знаешь, я, правда, не собирался ни на чём настаивать, — сказал он, когда я вышла. — Решил, если ты останешься непреклонной, эта встреча станет последней. Но ты… — он развёл руками, — ты просто не оставила мне выбора.

— Это чем же? — удивилась я.