— Это мой камень, талисман. Черный опал.

— Спасибо, — сказала я, не чувствуя, разумеется, ни малейшей благодарности за подарок. О том, что кольцо слишком большое для меня, сказать побоялась. Просто надела на средний палец и держала руку сжатой в кулак.

Над нашими головами, в спальне, слышался шум. В разговор вступил Камиль:

— Рафик, пусть она переночует в моем доме. Рабочие здесь будут работать всю ночь, а ей выспаться надо. У меня она будет в безопасности, — он улыбнулся и добавил: — Во всех смыслах!

Рафик глянул на него настороженно, однако Камиль все так же улыбался, и он смягчился:

— Ладно. Только осторожнее, чтобы не сбежала.

— Куда ей! — весело возразил Камиль.

Мне было все равно, но этот хитроглазый ногаец не бил меня еще, а может, даже сочувствовал. Подали ужин, только я не могла встать и аппетита не было. Мужчины поели, обсуждая за едой абсолютно не понятные мне дела. Потом Ахмед отнес меня в машину Камиля. Я все мерзла, и Рашидов принес плед, в который я плотно завернулась. Мне не хотелось выглядеть несчастной, поэтому не сказала, что никакие пледы в мире меня не согреют.

Камиль тоже жил в доме, кишащем ребятами в кожаных жилетах. Только дом был хоть и этажом выше, но меньше раза в два и не так набит кичем, как дом Ханмурзаева. Парни, сидевшие во дворе, таращились на меня с огромным удивлением. Заметив их реакцию, Камиль усмехнулся и сказал несколько цинично:

— Я, что же, не могу домой женщину привезти? Что пялитесь? Топайте отсюда!

Мужики заржали и разбрелись по дому. Камиль проводил меня в отведенную мне комнату на третьем этаже. Я упала на кровать, а он сел в кресло напротив.

— Видишь ли, Алла, — начал он говорить, переходя на «ты» с легкостью сообщника. — Ты милая женщина, мне будет жаль, если Рафик убьет тебя. Жаль как хорошего человека. А не как привлекательную женщину. Не люблю женщин, видишь ли! Предпочитаю мальчиков.

Мне стало ясно, почему так гоготали парни во дворе дома Рашидова. Он снова заговорил:

— Здесь кое-что необычное происходит. Так что будь готова ко всякому. Не подставляйся, а то он забьет тебя до смерти. Знаешь, что он сделал с Закарьяном?

— Не говори, — отозвалась я слабо.

— Рафик казнил его при всей своей своре, — сказал Камиль жестко, не обращая внимания на мою просьбу. Казалось, что он беседует сам с собой. — Он собрал всех во дворе собственного дома, выстроил в круг, вывел Закарьяна, рассказал о его преступлении против своей власти и застрелил как собаку! В назидание остальным! Козел!

Я тихо заплакала. Рашидов не заметил этого.

— А Ефремов?

— Его просто убил Ахмед. Фирменным выстрелом в голову. — Он всплеснул руками: — Мы были бандой в подростковом возрасте. Дрались, всякое бывало, но застрелить безоружного человека собственными руками — такое считалось низким поступком. Потом мы стали зарабатывать деньги. В дело годились любые методы, но казнь — такого еще не было! Рафик всегда любил власть над людьми. Ему нравилось повелевать, управлять, иногда унижать. Но и быть милостивым, великодушным, щедрым тоже. Иметь власть, чтобы делать счастливым любимых, дорогих, близких людей, — вот в чем я видел смысл всего, что мы делали.

Он встал, походил по комнате и вдруг, не договорив чего-то важного, перевел разговор совсем в другое русло: