Большая часть эмиграции осела во Франции. К 30-м годам здесь нашли пристанище 400 тысяч русских.

Рядом с творцами жили и хранители ценностей, не только создаваемых, но и древних, российских. Хранили — для кого? — иконы, картины, дневники, письма, партитуры. Ни французов, ни немцев, ни прочих это не интересовало, от соотечественников, от нас то есть, — ничего, кроме брани. Даже для семейного архива оставлять духовное наследство не имело смысла, большинство эмигрантов коротали жизнь в одиночестве; если же у кого рождались дети, они росли уже французами, немцами, американцами.

Спустя долгое время мы начали милостиво мириться, прощали их. Далеко не всех — избранных. Мерой невиновности установили талант. Извлекали для себя, возвращали наиболее именитых — писателей, певцов, композиторов, художников. За единицу измерения взяли Бунина, Шаляпина, Рахманинова, Бенуа.

То, что осталось, хранилось у этих людей, то, что они могли подержать в руках, было их последней Россией.

…Снова Франция, снова Париж. Теперь я по делам здесь.

* * *

Ирина Леонидовна Сологуб живет в центре Монмартра. На Сакре-Кёр красиво бьют часы, и в доме слышно. За окном — мелкий дождь, по черепичным крышам бродят мокрые голуби.

— Когда мама в 19 лет уезжала из России, она не умела даже причесываться, ее всегда горничная причесывала. Шести недель меня крестили в Новороссийске, сели на пароход. Мама с отцом развелась потом. У отца было звание архитектор-художник. На войну ушел добровольцем, получил Георгия. Очень много рисовал там, около 90 военных рисунков опубликовал популярный еженедельник «Нива», около трехсот показаны были на персональной выставке в Академии художеств. Мы жили порознь. Я — в Париже, он — в Голландии. Ему не раз предлагали принять гражданство Голландии, но он отказывался. Отец жил так, чтобы никого не беспокоить. И умер так же. Соседи увидели скопившееся за дверью молоко от молочника. Когда вошли, он был мертв уже несколько дней… Просил, чтобы погребли по-христиански, он страшно боялся, чтобы я его не сожгла. На столе лежал черновик завещания. Коллекцию военных рисунков — 113 работ — просил передать России.

…Вначале было отобрано 10 работ. 12 октября 1956 года директор Государственного музея изобразительных искусств им. Пушкина А. Замошкин направляет Ирине Леонидовне благодарственное письмо. В порыве великодушия И. Сологуб, кроме военной коллекции, отправляет и другие. Всего — 347 работ. Ей прислали благодарственные письма первый секретарь посольства СССР в Нидерландах Б. Журавлев, зам. нач. Главного управления изобразительных искусств Министерства культуры СССР А. Парамонов.

Через короткое время и она написала Парамонову, поинтересовалась судьбой коллекции. Ей никто не ответил.

Итог. Более чем за 30 лет рисунки Леонида Романовича Сологуба так ни разу (!) и не были выставлены. Все они, кроме первых десяти, были отправлены в архив в городе Загорске и там, в условиях, видимо, далеко не идеальных, пришли в негодность.

— Но самое удивительное — земля на Капри…

Сологуб годами — участок к участку — подкупала на Капри землю. Теперь этой земли — 10 га. Она решила завещать ее нашей стране. Готова была организовать здесь какой-нибудь, скажем, международный экологический и метеорологический центр (но хозяева земли — мы).

В МИД СССР, в секторе Франции, я ознакомился с перепиской по этому поводу. Посольство СССР во Франции запрашивает МИД. МИД запрашивает посольство СССР в Риме. Получив ответ не по существу, запрашивает вторично. Подключается Министерство культуры СССР. И т. д. и т. п. Переписка бесконечна и безрезультатна.

В секторе МИД, занимающемся Италией, мне говорили, что итальянские законодатели не позволят нам получить эту землю — юридически, исходя из их закона, шансов почти нет.

— Скажите,— спросил я,— если бы на нашем месте оказались американцы или французы. Они бы эту землю получили?

— Безусловно! — дружно ответили мне (собеседников было несколько).— Они бы это дело не упустили.

Значит, законодательство все-таки позволяет?

— Обращались ли вы к независимым крупным международным юристам, скажем, в «Инюрколлегию».

— Нет.

Да, собственно говоря, переписка-то вся крутится между своими, на международную арену никто не вышел, мы ни от кого не получили отказ, ни одного «нет».