О казнях нужно сказать особо, чтобы не создалось неверного впечатления, будто в середине XIX века близ столичного вокзала публично вешали преступников или рубили им головы. Нет, всё было мягче. Кони ведёт речь о так называемой «гражданской казни», практиковавшейся в Российской империи в XVIII–XIX веках. В знак лишения всех прав состояния над головой наказуемого принародно (суть состояла в публичном унижении) ломали шпагу. Попутно могли всыпать плетей, но не более того.
Пройдёмся с Анатолием Федоровичем по парадной части Невского проспекта, чтобы сравнить впечатления склонного к преувеличениям литератора и юриста, привыкшего оперировать сухими фактами: «Вступая на Невский, перейдя Лиговку, мы встречаем довольно широкие тротуары, в две плиты, постепенно затем расширенные до их настоящего вида. У тротуаров, в двух саженях одна от другой, поставлены невысокие чугунные тумбы, выкрашенные в черную краску. Перед большими праздниками их жирно красят вновь, причиняя тем некоторый ущерб платьям проходящих и задевающих за них франтих. В дни иллюминаций на них и около них ставятся зажженные и портящие воздух едким дымом плошки. На Невском, Морской и некоторых из главных улиц стоят на солидных чугунных столбах газовые фонари. Все остальные местности в городе освещаются масляными фонарями на четырехугольных столбах…Такой фонарь имеет четыре горелки перед металлическими щитками, но свет дает лишь на очень близком расстоянии вокруг себя. В узкой Галерной улице такие фонари висят довольно высоко на верёвках, протянутых от домов с обеих сторон улицы. По улице в разных направлениях движутся со скоростью, всегда удивлявшею иностранцев, дрожки, коляски и кареты самых разнообразных фасонов… На Невском нет ни трамваев, ни конно-железной дороги, а двигаются грузные, пузатые кареты огромного размера, со входною дверцей сзади, у которой стоит, а иногда и сидит, кондуктор; это омнибусы… курсирующие преимущественно между городом и его ближайшими окрестностями… они вмещают в себе до двадцати пассажиров…
На улицах много разносчиков с лотками, свободно останавливающихся на перекрестках для торговли игрушками, сбитнем, мочеными грушами, яблоками. Пред Гостиным двором и на углах мостов стоят продавцы калачей и саек, дешёвой икры, рубцов и вареной печенки. У некоторых на головах лотки с товаром, большие лохани с рыбой и кадки с мороженым».
В наше время словосочетание «дешёвая икра» звучит странно, если не сказать – абсурдно, но в старину паюсная икра (просоленная в теплом соляном растворе, а затем прессованная в рогожных мешках) стоила недорого, особенно с учетом того, что разносчики часто торговали товаром «второй свежести», запах которого на свежем воздухе не так сильно шибал в нос. Известный публицист Николай Данилевский в своем «Исследовании о состоянии рыболовства в России», опубликованном в 1867 году, пишет, что самая лучшая паюсная икра «оптом никогда не продается дороже 24 р. пуд». Да, разумеется, рубль в то время «весил» куда больше нынешнего, но всё же – двадцать четыре рубля за шестнадцать килограмм черной икры лучшего сорта! А та, что похуже, могла стоить и вполовину дешевле.
Думка – 1000 рублей Временного правительства 1917 года. Изображён Таврический дворец
«Жемчужиной» Невского проспекта стал открытый в 1848 году Пассаж, который соединил проспект с Итальянской улицей. То был настоящий торгово-развлекательный центр, в котором, помимо магазинов, находились кондитерские, рестораны, имелись бильярдные, механический театр, разнообразные панорамы, устраивались выставки. И всё это под музыку игравшего на галереях оркестра… Одно слово – лепота!
Кстати говоря, Александр Дюма, побывавший в Петербурге в 1858 году, назвал Невский «проспектом веротерпимости» на основании того, что здесь, наряду с православным Исаакиевским собором, стоят католическая базилика Святой Екатерины Александрийской, армянская церковь Святой Екатерины и лютеранская церковь Святых Петра и Павла.
Песня «Чижик-Пыжик». Сл. А. Усачёва, музыка народная
Глава третья. «Но я люблю гранитную ограду и светлый шпиль при северной луне»
Холерный бунт 1831 года
Эпидемия холеры 1830–1831 годов сопровождалась волнениями по всей Российской империи. Бунтовал простой народ, недовольный введением карантинов и кордонов, а также ростом цен, которым сопровождался любой катаклизм – купцы не упускали ни одного случая погреть руки. Непонятные действия властей и лекарей – никакого санитарного просвещения в те времена не было и в помине! – порождали слухи о том, что доктора, в сговоре с чиновниками, травят людей, что никакой холеры нет, на самом деле люди умирают от ядов, которые добавляют в воду или в муку, а также дают в больницах под видом лечебных микстур. О том, зачем властям могло понадобиться уменьшать количество населения, никто из бунтовавших не задумывался… «Эпидемия холеры устрашила все классы общества, которые заволновались, – вспоминал Александр Бенкендорф, шеф жандармов и начальник Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии (политической полиции). – Особенно это сказалось на народных низах, страдавших от мер санитарного контроля, кордонов вокруг города, активного полицейского наблюдения и даже от тех забот, которые правительство им предоставило в госпиталях».
Надо сказать, что в Петербурге того времени создались просто идеальные условия для распространения возбудителя холеры, который размножается в планктоне, обитающем в водной среде. Те, кто не считал каждую копейку, покупал у водовозов невскую воду, которая была наиболее чистой. Люди победнее обходились водой из Фонтанки, а те, кто вообще не хотел или не мог покупать воду, черпали ее из ближайшего канала. А в те же каналы выбрасывался мусор и могли тайком сливаться нечистоты… При этом воду пили сырой, кипятили ее только для заваривания чая.
В воскресенье 3 июля 1831 года во всех храмах Петербурга с утра прошли крестные ходы и молебны об избавлении от холеры. «Встревоженные… люди заговорили об отравлении, – пишет Бенкендорф, – они стали собираться толпами, нападать на улицах на иностранцев, обыскивать их для того, чтобы найти этот выдуманный яд, они громко обвиняли врачей в отравлениях, они распускали слухи о том, что воды Невы якобы отравлены. Эти ослепленные люди мало-помалу осмелели и большими толпами собрались на любимой ими Сенной площади, там они останавливали экипажи, оскорбляли иностранцев и врачей, подняли руку на полицейских офицеров и жандармов, которые прибыли для того, чтобы восстановить порядок. Наконец, как бешеные животные они бросились к стоявшему на площади дому, в котором был недавно устроен госпиталь… Окна были разбиты на тысячу кусков, мебель выброшена на улицу, больные изгнаны из дома, умирающих бросили на мостовой, бедных служителей госпиталя и санитаров избили и преследовали, наконец, врачей гнали с этажа на этаж и убивали со всей жестокостью бредового ослепления. За несколько мгновений до этого в толпе появился генерал-губернатор, но его слова не были услышаны. Его полномочий не хотели признавать, ими пренебрегли. Полицейских осыпали руганью. Видя, что их жизнь подвергается опасности, они попрятались или ходили переодетыми, не осмеливаясь использовать свои полномочия».
После погрома толпа не разошлась. Бунтовщики остались на Сенной площади и количество их прирастало. Положение стало критическим – велик был риск того, что погромы охватят весь город. Толпу попытались рассеять при помощи батальона Семеновского полка, но из этого ничего не вышло (приказа стрелять не отдавалось, а оттеснить народ солдаты не смогли).
4 июля 1831 года на Сенную площадь приехал император Николай I, которого сопровождал начальник Главного морского штаба князь Александр Сергеевич Меншиков, правнук петровского фаворита. «Огромная клокочущая толпа заполняла все ее [Сенной площади] пространство. Он [Николай I] остановил коляску посреди собравшихся, встал, оглядел толпу, теснившуюся около его экипажа и угрожающим голосом приказал всем стать на колени. Вся эта масса людей обнажила головы и подчинилась его повелительному голосу. Затем, глядя на храм,[48] он сказал: «Я приехал для того, чтобы попросить Господа быть милостивым к вашим грехам, чтобы молить его простить вас. Вы противитесь этому. Русские ли вы? Вы ведете себя как французы и поляки. Вы забыли, что должны мне подчиняться, я смогу привести вас к порядку и наказать. Я отвечаю перед Богом за ваше поведение. Пусть откроют двери храма и пусть там молят всевышнего за души несчастных, погибших от ваших рук»… Люди, которые только что оскорбляли власти и которые недавно стали убийцами, осенили себя крестным знаменем, пролили слезы и опустили глаза от стыда и в знак глубокого уважения своего государя. Император также перекрестился и добавил: «Я приказываю вам разойтись, вернуться домой, и подчиняться всем моим предписаниям». Толпа с энтузиазмом приветствовала императора и поспешила подчиниться… В тот же день он объехал почти все районы столицы, побывал в различных батальонах гвардии и линейных войск, которые из опасения перед холерой были расквартированы в палатках в различных точках вокруг центра города… везде его ожидал восторженный прием и везде, где он появлялся, восстанавливалось спокойствие и безопасность».[49]
Невский проспект. 1896–1897 год
Барельефы памятника Николаю I на Исаакиевской площади, установленного в 1859 году (спустя четыре года после смерти императора) рассказывают о ключевых событиях его правления Николая – подавлении восстания декабристов, усмирении холерного бунта, строительстве Николаевской железной дороги и составлении свода законов Российской империи. Памятник, созданный по проекту архитектора Огюста Монферрана, находится на одной оси с Медным всадником, который повернут к Николаю спиной. Между памятниками находится Исаакиевский собор. «Дурак умного догоняет, да Исаакий мешает», – шутили петербуржцы.
Наш паровоз, вперёд лети…
Газета «Северная Пчела» сообщала в номере от 14 (26) ноября 1836 года следующее: «Нетерпеливое желание здешней публики видеть по крайней мере первый паровоз в ходу по Царскосельской дороге выражалось так громогласно, что Правление Компании устроения сей дороги решилось пустить в ход первый паровоз в пятницу, 6 ноября. При умеренной температуре в один градус и при благоприятной погоде собралось на дороге значительное число любопытных. Так как в нынешнем случае можно было ехать без платы, то пять экипажей в скором времени наполнились пассажирами, в некоторых было до пятидесяти человек, кто сидел, кто стоял. Паровоз был пущен в ход.
Не можем изобразить, как величественно сей грозный исполин, дыша пламенем, дымом и кипячими брызгами, двинулся вперед! Стоявшие по сторонам дороги зрители изумились, видя величественное, ровное, мерное и притом скорое движение машины… Первая поездка сделана была от станции при Царском Селе до конца дороги в Павловском парке, на протяжении 4 верст… Таким образом, 6 ноября 1836 года первый в России паровоз начал свои действия на железной дороге».