Книги

Санкт-Петербург. Полная история города

22
18
20
22
24
26
28
30

В 1766 году, по приглашению императрицы в Петербург прибыл французский скульптор Этьен Фальконе, которого сопровождала ассистентка Мари-Анн Колло. Фальконе сделал себе имя на заказах мадам де Помпадур, фаворитки короля Людовика XV. Работая над статуями, Фальконе вынашивал мечту о создании чего-то монументального, и этой мечте было суждено сбыться в Петербурге – Екатерина поручила ему создание памятника Петру I. «Монумент мой будет прост… – писал Фальконе. – Я ограничусь только статуей этого героя, которого я не трактую ни как великого полководца, ни как победителя, хотя он, конечно, был и тем и другим. Гораздо выше личность созидателя-законодателя…».

В июле 1769 года Фальконе представил на обозрение гипсовую модель монумента, выполненную в натуральную величину. На краю скалы Пётр Великий усмирял коня, подняв его на дыбы, и простирал над своей державой правую руку. Змея, которую топчет конь, олицетворяет враждебные России силы.

Постаментом для памятника стал Гром-камень – огромная глыба, найденная в окрестностях деревни Конная Лахта. Согласно преданию, камень был частью гранитной скалы, расколотой молнией, отсюда и такое название. В первозданном виде Гром-камень весил около двух тысяч тонн. В длину он имел 13 метров, в высоту – 8, а в ширину – 6. Камень был обтесан на месте, отчего его вес уменьшился до полутора тысяч тонн, но всё равно транспортировка такой махины представляла весьма сложную задачу. Ничего, справились. По суше камень перекатывали на деревянной платформе, двигавшейся по двум параллельным металлическим желобам, в которые были уложены пятидюймовые металлические шары. А по воде его везли на особой барке, которую транспортировали два парусника. Транспортировка началась в ноябре 1769 года, а 26 сентября 1770 года камень был выгружен на Сенатской площади. На «новой» Сенатской площади, получившей такое название в 1763 году после того, как Сенат разместился в стоявшем на ней особняке, ранее принадлежавшем елизаветинскому вице-канцлеру Алексею Бестужеву-Рюмину.

А.К. Мельников. Открытие монумента Петру Великому. 1782 год

Открытие памятника состоялось спустя двенадцать лет после доставки постамента – 18 августа 1782 года. Фальконе уехал из России четырьмя годами ранее, окончательно рассорившись с президентом Императорской академии художеств генерал-поручиком Иваном Бецким, с которым у него с самого начала сложились, мягко говоря, непростые отношения. После отъезда Фальконе работами по созданию памятника руководил архитектор Юрий Фельтен, ранее помогавший Франческо Растрелли при строительстве Зимнего дворца. В помощниках Фальконе Фельтен состоял с 1773 года; именно он спроектировал машину для передвижения Гром-камня.

С одной стороны на постаменте написано: «Петру перьвому Екатерина вторая лета 1782.», а с другой – «Petro primo Catharina secunda MDCCLXXXII.». Надпись имеет завуалированный смысл – Екатерина (вторая) позиционирует себя как преемницу Петра (первого). Что ж, имеет полное право.

«Медным всадником» Петра назвал Пушкин, до этого у памятника не было собственного имени. Но на самом деле памятник изготовлен не из меди, а из более практичной бронзы. Вот она, великая сила искусства – назвал поэт бронзового всадника «медным», и теперь его зовут так даже в путеводителях, а уж они-то претендуют на полную и абсолютную достоверность изложенной в них информации.

И, озарён луною бледной, простерши руку в вышине, за ним несётся Всадник Медный на звонко-скачущем коне…

Помните про Петербург Валерия Брюсова «вечно единый мощью Петра и тайной змеиной»? Это из стихотворения «К Петрограду», написанному в 1916 году:

Город Змеи и Медного Всадника, Пушкина город и Достоевского, Ныне, вчера, Вечно – единый, От небоскрёбов до палисадника, От островов до шумного Невского, — Мощью Петра, Тайной – змеиной!

Кстати, змею вылепил не Фальконе, а русский скульптор Фёдор Гордеев. А голову Петра создала Мари-Анн Колло. А завершил создание памятника Юрий Фельтен, так что Всадник – результат коллективного творчества. Не одного Фальконе нужно благодарить.[34]

Рассказывали, что во время Отечественной войны 1812 года, при угрозе вторжения наполеоновских войск в Санкт-Петербург, император Александр I приказал эвакуировать памятник в Вологодскую губернию (разумеется без постамента). В Городе в то время проживал некий майор Батурин, которому вдруг начал сниться один и тот же сон. Пётр I съезжал со своего постамента и скакал к императорскому дворцу, у которого встречался с Александром и строго говорил тому: «Молодой человек, до чего ты довел мою Россию? Но пока я на месте, моему городу ничто не угрожает». Затем Пётр возвращался на Сенатскую площадь… А следующей ночью всё повторялось заново. Озадаченный майор поведал о своем сне обер-прокурору Святейшего синода князю Александру Голицыну, а тот передал информацию императору. Александр I, будучи весьма суеверным и впечатлительным человеком, сразу же отказался от своего намерения и не прогадал – в Петербург наполеоновская армия не вошла, а поход в Россию обернулся для нее фатальным разгромом. А кого мы должны за это благодарить? В первую очередь майора Батурина. Бытует мнение, что именно эта история побудила Пушкина к созданию «Медного всадника», только там мотивы для схода с постамента у Петра были другими.

Мало кто обращает внимание на то, что Пётр сидит не в седле, а на медвежьей шкуре. По замыслу Фальконе шкура олицетворяла «нацию, которую Пётр цивилизовал».

Медный всадник – один из главных символов Санкт-Петербурга, наиболее узнаваемый среди прочих. Многие петербуржцы считают его самым красивым памятником города, и это трудно оспорить. Петербург богат красивыми памятниками, но Всадник действительно самый лучший.

«А что как разлетится этот туман и уйдёт кверху, не уйдёт ли вместе и весь этот гнилой, склизкий город, подымется с туманом и исчезнет, как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы бронзовый всадник на жарко дышащем коне», писал в романе «Подросток» Фёдор Михайлович Достоевский, у которого к Петербургу было особенное отношение – смесь горькой любви с колючей неприязнью.

Затмение свыше

Отношения между Екатериной II и её сыном от Петра III Павлом были плохими. Мало того, что мать не допускала сына к царствованию, так ещё и собиралась назначить наследником внука Александра. «Сперва мой Александр женится, а там со временем и будет коронован со всевозможными церемониями, торжествами и народными празднествами», писала Екатерина в августе 1792 года барону Фридриху Гримму, видному деятелю эпохи Просвещения, с которым императрица состояла в многолетней переписке. Ходили слухи, будто накануне смерти Екатерина подписала манифест, провозглашавший наследником Александра, но этот документ уничтожил её кабинет-секретарь Александр Безбородко,[35] за что Павел назначил его канцлером, то есть высшим чиновником Российской империи.

Император Павел I вступил на престол 17 ноября 1796 года в возрасте сорока двух лет. Правлению его было суждено продлиться четыре года, четыре месяца и четыре дня (и скажите после этого, что китайцы напрасно считают четверку несчастливым числом). Новой метле положено мести по-новому, но император в этом смысле явно перегибал палку: он делал всё наперекор покойной матери, принимая противоположные и далеко не всегда обоснованные решения. В частности, Павел помиловал содержавшегося под стражей руководителя польского восстания 1794 года Тадеуша Костюшко и даже предложил ему поступить на русскую службу (!), но тот благоразумно отказался и отбыл за границу. Но подобное милосердие Павел проявлял только к тем, кому не благоволила Екатерина II, а в целом современники характеризовали его правление как тираническое. Будущий сенатор Фёдор Лубяновский, начало службы которого пришлось на правление Павла, писал о том, что «нельзя было не заметить с первого шага в столице, как дрожь, и не от стужи только, словно эпидемия, всех равно пронимала… Эта эпоха уже имела свои названия. Называли её, где так требовалось: торжественно и громогласно – возрождением; в приятельской беседе, осторожно, в полголоса – царством власти, силы и страха; в тайне между четырех глаз – затмением свыше».

Ещё в бытность свою великим князем, Павел озадачился составлением проекта своей будущей резиденции, которую одно время планировал построить в Гатчине, ставшей местом его «почётной ссылки» в правление Екатерины II. Павлу хотелось жить в своём дворце, не осквернённом присутствием ненавистной матери и её многочисленных фаворитов. Указ о строительстве новой резиденции был издан в первый месяц царствования Павла I, а именно – 9 декабря 1796 года: «…для постоянного государева проживания строить с поспешанием новый неприступный дворец-замок. Стоять ему на месте обветшалого Летнего дома». Примечательно, что «дворец-замок» был возведён на месте созданного Растрелли деревянного Летнего дворца Елизаветы Петровны, в котором 1 октября 1754 года великая княгиня Екатерина Алексеевна родила сына Павла и где во время переворота 1762 года она была провозглашена императрицей.

Все царские резиденции в России традиционно называются дворцами, а Павлу хотелось иметь замок, который назвали не «Павловским», а «Михайловским» по находящемуся в нём храме Михаила Архангела, небесного покровителя дома Романовых (вспомним, что первым царём из этой фамилии был Михаил Федорович). Впоследствии замок стали называть «Инженерным», поскольку с 1819 года в нем разместилось Главное инженерное училище. Михайловский замок – единственное светское архитектурное сооружение в истории русского зодчества, названное в честь святого. Согласно преданию, на месте, где впоследствии построили замок, караульному солдату явился Михаил Архангел, который вроде бы повелел построить здесь храм во свою честь.

В сочинении Генриха Христиана фон Реймерса «Санкт-Петербург в первые четыре года славного царствования Его Императорского Величества Павла I», составленном в феврале 1801 года, за один месяц до кончины Павла, приводится подробное (и льстиво-восторженное) описание Михайловского замка. «Этот замечательный дворец, подобно волшебному замку, возник во всём своем великолепии в самое короткое время. В феврале 1797 г. государь заложил первый основной камень, и уже спустя четыре года, 1-го февраля 1801 г., он мог въехать в этот бесспорно великолепнейший между всеми европейскими дворцами замок. В покоях его соединено всё, что только могут создать совершенного изящный вкус и пылкое воображение художника… Длина его, не считая выдающихся углов, сорок девять сажен; столько же в ширину. В летнюю пору над сооружением замка обыкновенно работали одновременно пять тысяч человек, не включая сюда мастеров и художников, которые занимались внутреннею и наружною отделкою; это объясняет быстроту постройки, оконченной вполне в 4 года… Самая архитектура замка и всё, что относится к наружному и внутреннему убранству, по идее принадлежит Его Величеству; исполнителем же его был советник 4-го класса, придворный архитектор Бренна, римский уроженец. За исключением подвалов, в замке три этажа, и в нём соединено всё, что составляет царский дворец: парадные комнаты, внутренние покои, церковь, тронная зала, театр и т. д. На главном фасаде под аттиком находится большой барельеф Стаджи (Stagi), изображающий Историю, с разными эмблемами сухопутных и морских побед, искусств и художеств, записывающую славу России… Главные ворота выходят на правильный осьмиугольный двор, в который имеют право въезжать только царская фамилия и иностранные послы. Кругом, на наружных стенах двора, который на три аршина выше уровня мостовой вне замка, поделаны между окнами щиты с вензелем августейшего строителя замка. Тут-же в восьми нишах расставлены статуи. Четыре лестницы ведут во внутренность дворца: слева парадная лестница в бель-этаж, напротив в караульню, третья в церковь, а четвертая в покои Его Высочества государя наследника Александра Павловича… Из всех комнат бель-этажа, особенно с севера, востока и запада открываются прекрасные виды, на Царицын луг, на Неву, на Летний сад и на Фонтанку, по набережной которой по ту сторону тянутся высокие каменные дома. Всю эту окрестность можно сразу окинуть глазами, стоя на большом балконе, против Летнего сада».

Другой немец, Август фон Коцебу, сначала сосланный Павлом в Сибирь по подозрению в мнимом якобинстве, а затем помилованный, одаренный поместьем и назначенный директором немецкого театра в Петербурге, составил о Михайловском замке иное мнение: «Ничто не могло быть вреднее для здоровья, как это жилище. Повсюду видны были следы сырости, и в зале, в которой висели большие исторические картины, я видел своими глазами, несмотря на постоянный огонь в двух каминах, полосы льда в дюйм толщиной и шириной в несколько ладоней, тянувшиеся сверху донизу по углам… Но император был до того поглощен своим созданием, что самое осторожное порицание раздражало его». Рассказывали, будто сырость во дворце была такой, что первый данный в нём бал проходил в густом тумане – приглашенные скользили в потёмках серыми тенями, а их одежды отсырели.