Шамов сразу же согласился. На двух машинах мы спустились к тому повороту на шоссе, который указал Буланов. Вылезли. Бугорок нашелся. Пошли к кустам. Впереди Буланов, резко изменившийся за этот час — появилась в его движениях неуверенность, в глазах плескался страх.
— Вот здесь, — сказал он, показывая на зеленый пятачок, со всех сторон окаймленный кустами.
Савельев дотошно осмотрел примятую траву, обошел кусты. Заставил Буланова лечь так же, как он лежал вчера утром. Видно было, что сержанту очень стыдно проделывать эту процедуру, и не столько перед нами, сколько перед автоматчиками. Побагровев, он опустился на траву, приладился и лег на бок, даже на локоть оперся, в точности восстанавливая положение.
— Вот так и лежал, — сказал он. — А здесь, — он положил руку рядом, — она.
Савельев зашел за кусты, чтобы оказаться позади Буланова, и показал нам несколько веток со свежими надломами. Очень было похоже, что здесь прятался человек. Шамов тоже посмотрел, но зашагал к другим кустам и пригласил нас убедиться, что ветки поломаны всюду. Ясно было, что на этом месте пристраивалась не одна парочка.
Савельев что-то записывал, даже зарисовывал, но мнения своего не высказывал.
— Встаньте, — сказал он Буланову. — Пройдите, как шли к шоссе, и покажите, где вас увидел заправщик.
Буланов послушно зашагал и остановился у белого дорожного столбика.
— Нужно попытаться найти эту машину и допросить шофера, — сказал Савельев, когда мы отошли в сторону. — Заправщиков БАО не так много… И еще — съездить в этот населенный пункт, где он отстал, проверить, много ли выпил, когда ушел…
— Это мы сделаем, — пообещал за меня Стефан. — Но главное…
— Занимайся чем хочешь, — не дослушав, рассердился Шамов. — Главное, найти убийцу!
Уже покидая комендатуру, Шамов остановился в дверях и громко, как будто отдавал распоряжение, которое чуть было не забыл, сказал:
— Да! Аппарат своей комендатуры ты все-таки почисть… Гони к чертям этого старого белогвардейца. Воздух чище будет.
Это было одно из тех распоряжений, которые отдаются для очистки совести. Не мог он уехать, не приняв никаких мер. Хотя эта мера никакого отношения к расследованию убийства не имела, но все же выглядела как своевременное вмешательство начальства в неразумную деятельность подчиненного.
Вести неприятный разговор с Лютовым мне не пришлось. Он в это время был в приемной, слышал каждое слово и ушел сам, не попрощавшись.
28
Разные люди по-разному выражали свое отношение к убийству Терезы. Первым прибежал Дюриш, потный, тяжело дыша. Оплывшее лицо его выражало скорбное сочувствие и горячее желание меня успокоить.
— Не сомневайся, Сергей. Народ не стал плохо думать о Красной Армии. Только очень глупые люди могут так думать. Для нас Красная Армия — это ты. А все знают, что ты несчастную Терезу пожалел, разрешил ей мужа увезти. Разве немецкий комендант мог так с женой пленного поступить? Да ее к нему и на порог не пустили бы, а могла и сама в лагерь попасть. Это все понимают. Я уверен, что тот, кто убил ее, не русский, не славянин. Мало ли на вашей большой земле всяких народов. Я так и людям объясняю.
— Плохо объясняешь, — сказал я ему. — На нашей земле все народы советские и все друг за друга отвечают. И не утешай меня как маленького. Во-первых, еще не доказано, что убил действительно наш сержант. Есть некоторые основания думать, что его погон подсунули убитой женщине с целью провокации. Фашисты на все способны, чтобы вызвать недовольство нашей армией…
— Да, да! — обрадованно схватил меня за обе руки Дюриш. — Они на все способны. Очень возможно, что провокация. Очень! Определенно — провокация! Какой сержант убьет и еще напоказ свой погон оставит?! Как это мне в голову не пришло? Дурная голова, совсем дурная! — Дюриш даже постучал по своей лысине пухлым кулаком. С каждой минутой все больше укрепляясь в соблазнительной версии, он уже готов был бежать, чтобы всем ее внушить.