- Да, нас порядочно.

 - Так что там про Мироныча?

 - Есть у него домовой по имени Кирьян, вот кому жисть – не жисть, а сплошная малина.

 - Это ещё почему?

 - Да потому что ему в его хозяйстве ни один злыдень не мешается.

 - Что ты говоришь, - пробормотал Сакуров. – И почему ему, Кирьяну твоему, ни одни злыдень в хозяйстве не мешается?

 Константин Матвеевич примерно знал ответ, но хотел услышать его от домового.

 - Правильно соображаешь, - сказал Фома. – Ваш Мироныч сам такой выдающийся злыдень, что другим в его избушке делать нечего.

 - А у Жорки есть злыдни?

 - Навалом.

 - А у меня?

 - И-и! Раньше, конешна, пока дом в запустении пребывал, злыдни его стороной обходили. Потом учуяли тепло, а в нём хорошего человека и стали поселяться.

 - Вот спасибо.

 - Да не за что…

 - А у кого ещё их много?

 - У Варфаламеева.

 - Ясно… Кстати, такой вопрос: что лучше, прямиком угодить в ваше сомнительное братство в виде какого-то первозданного духа или просто на тот свет в виде обычной души?

 - Да уж лучше к нам, а то ведь в виде души, оно того. Сначала, тоись, тута будешь сорок дён болтаться, опосля в судилище покантуес-си, откуда ещё неизвестно, куда тебя определят: то ли в рай, то ли в ад, то ли в какую-нибудь реинкарнацию.

 - Ну, ты и наговорил, - совсем уже сонно молвил Сакуров, - однако со злыднями я не согласен.

 - Это как? – спросил Фома.