Книги

Рыцарь и его принцесса

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я мог бы жениться на ней, — небрежно обмолвился молодой лорд, подхватив золотую монету и вертя её в ловких пальцах.

— Тю! Пустое говоришь! — отмахнулась мать. — То, что было её, и без женитьбы стало наше. Нищенка у храмовых ворот богаче Дейрдре, отрепья, которыми она прикрывает стыд, и те могу отнять у неё, и никто не скажет слова наперекор. Но, коли уж завел ты, сынок, речь о сватовстве… Присмотрись-ка лучше к соседской дочке. Вот бы славная вышла шутка, удайся объединить наши земли!

— Помилуй, матушка, на неё не взглянуть без содрогания.

— Да, не красавица, оттого и засиделась в девках. Ну так что ж, с её рожи тебе не есть, не пить, а вот с богатства, что не сегодня-завтра оставит ей папаша!.. Постный святоша, диву даюсь, как таки сподвигся заиметь свою неказистую дочурку! Если только жёнушка, наскучив святостью, не спуталась с каким-нибудь конюхом, что не впадал в исступленье, заслышав слово "грех"… Да ты присядь, сынок, и не кривись так, послушай, что скажет тебе мать. Мать твоя не так уж глупа, иначе не здесь бы мы были, не хозяевами в этом доме… Дочку, того и гляди, окрестят старой девой, ну да зато старая подагра не станет, как прежде, задирать нос, кичась знатностью, не с руки, теперь ли быть переборчивым в женихах? А от тебя всего-то и нужно: быть с невестушкой поласковей: там словечко, тут подарочек, томный взгляд, да пожатие руки украдкой… Да что я учу тебя! — Старуха паскудно подмигнула. — Поди, этой-то наукой овладел в совершенстве.

— Это будет несложно. Красотка и без нежных вздохов смотрит на меня голодной кошкой.

Сказал и выбранился про себя. Что за чёрт! Шёл ведь совсем за другим.

Мать хитро щурилась, ссыпая звонкие горки, увязывая в мешки. Ей удавалась затея — смутить корыстью охваченного капризной страстью сына. Дейрдре, бесспорно, красива, но она — бесприданница. Соседку — девицу переспелую и недалёкую — белит и румянит наследство заглядывающего в могилу отца.

Старуха продолжала умасливать призадумавшегося сына, укладывая в ларь мешки, пухлые, как раскормленные поросята.

— Приглянулась девка? Так то не напасть. Иных берут и без венчания. А жена… Да что жена! Будто мало их сестры, какая бы ни была супружница, всегда найдутся моложе и красивей. Можно подумать, всерьёз собрался хранить супружескую верность! — высмеяла с непримиримой уверенностью обиженной женщины. — Уж я-то знаю ваше племя!

И замкнула сундуки, а ключи подвесила к поясу.

Мрачнее прежнего вышел от матери молодой лорд. Того добилась злокозненная старуха, что внушённая ею сумятица разрушила единожды принятое решение честно сделать Дейрдре женой и хозяйкой. Нагаданная матерью супруга была ему отвратительна, но сусальный блеск приданого несколько примирял его с мыслью о браке.

"В самом деле, — рассуждал лорд Грегори, склонный оправдывать собственную низость примерами неблаговидных поступков иных людей, — ведь мужчинам не в новинку жениться на одной, любя другую. У Дейрдре нет ничего, кроме красоты, а та страшна, как чёрт, но, как чёрт же, и богата. Отчего бы не заполучить обеих, когда сама удача нашёптывает об этом? Мне везёт с женщинами, стало быть, это свойство дано не затем, чтобы жить монахом. Что верность? Верны одной лишь те, кто ни на что не годен.

Я по сердцу обеим — что ж, прекрасно! Одна, с её богатством, дана мне для жизни, как источник удовольствий, вторая же — для любви, сама воплощение наслаждений… Пусть так, решено!"

Подобного толка натуры весьма нетребовательны к себе, и, чем грязней и мельче болото их души, тем снисходительней они смотрят на собственные грехи.

* * *

Спустя недолгий срок, последовавший за разговором матери и сына, в замке устраивались всевозможные увеселения. Беспримерная расточительность запросто объяснялась преследованием единственной цели — залучить к себе богатую бездельницу. Будучи о себе неоправданно высокого мнения, девица не подозревала, что всего-навсего намечена мишенью корыстной маменькой. Приваженная особым к себе отношением, девица зачастила к соседям, где неизменно бывала с почетом принята играющей радушную хозяйку старухой-матерью и умело изображающим пылкую страсть пройдохой-сыном. И пусть, целуя без меры унизанную перстнями руку, ему ничего не хотелось, кроме как вытереть украдкой губы, девица, падкая на лесть, видела перед собой влюблённого поклонника, красивого собой, к тому ж.

Грегори не похвалялся зазря, будто ему ничего не будет стоить добиться благосклонности богатой невесты. И вот он уже принят надменным соседом как решённый зять и будущий хозяин.

Матушка его выхаживала горделиво, довольная тем, что сын в кои-то веки поступает по её слову и ей в прибыток. Воспитанницу же она отсылала с глаз прочь под любым предлогом и без предлога вовсе, опасаясь, как бы сын, прельстившись красотою девушки, не вспомнил прежнюю блажь, ведь и разнаряженная в пух и прах изнеженная бездельем невестушка не шла ни в какое сравнение с бледной от непрестанной работы нищенски одетой Дейрдре.

Дейрдре же, хоть и мало повидала жизни, с пробудившимся женским чутьём угадывала суть творимого лицедейства. Осознание истины печалило и уязвляло влюблённую девушку, но с присущим ей великодушием Дейрдре оправдывала любимого, изыскивала для соперницы несуществующие достоинства и, напротив, всячески принижала себя, объясняя этим выбор Грегори. Сколько зла ей причинили, добра же к себе она почти не знала, но была так светла, что не видела, как чёрен лорд. Любовь же и подавно озаряет тех, на кого изливается, а Дейрдре полюбила, со всею чистотой и силой первого чувства.

Её ли вина, что избранник не достоин был ни единого биения сердца алмазной красоты?

Между тем, уже все в округе прознали о предстоящей свадьбе. Приготовления шли скорым ходом, подстёгиваемые с двух сторон засидевшейся в девицах невестой и сребролюбивой маменькой. Пуще прежнего захворавший отец невесты с бесстрастностью почти покойника наблюдал за суматохой, ни во что не ввязываясь и препоручив все хлопоты будущей родственнице. Матушка Грегори и его скорая супруга, сойдясь ближе, остались довольны друг другом — хитрая старуха умела угодить и без зазрения совести разливала патоку лести, неумная же невеста казалась ей вполне безобидна и не представляла угрозы единоличной власти.