– Это они меня так испытывают, – успокаивал их Дарник. – Не обращайте внимания, считайте, что они злые, потому что со своими женами поругались.

Наконец дни томительного ожидания прошли, и княжеский съезд открылся. Сначала князей с их приближенными собрали в приемном покое, где все князья стояли, обмениваясь дружескими репликами. Единственный, к кому никто ни разу не обратился, был Дарник. Даже его прежние знакомцы, князья Роган и Вулич, делали вид, что совсем его не замечают. Потом, когда все вошли в трапезную и стали занимать места за идущими вдоль стен столами, Дарника с соратниками опять никто не пригласил. Рыбья Кровь с едва заметной ухмылкой велел дружинникам считать количество свечей в подсвечниках, а сам представил себя, как в детстве, стоящим без движения на лесной поляне, чтобы мелкие зверушки приняли его за неживой предмет и возобновили свою обычную деятельность. Его выдержка оправдала себя. Когда все расселись, оказалось, что за крайним столом как раз осталось место для одиннадцати человек. Там дарникцы и расположились.

На них по-прежнему никто не обращал внимания. Но долго оставаться в обороне Дарник не умел, поэтому сам перешел к более активным действиям. Когда все приступили к трапезе и заздравным тостам, он тихо приказал дружине сидеть неподвижно и ни к чему не прикасаться. Как и следовало ожидать, от присутствия за общим столом истуканами сидящих людей окружающие очень скоро почувствовали сильную неловкость и, не зная, как быть, вопросительно стали посматривать на кагана, безмолвно приглашая разобраться его с таким непорядком.

Наконец каган сказал:

– Почему молодой князь отказывается от нашего угощения?

– В тех краях, откуда я родом, когда незнакомый человек приходит в чужой дом, он всегда стоит неподвижно и ждет первого слова от хозяина дома.

Это Дарник сочинил прямо на ходу, но сочинил хорошо, косвенно упрекнув в негостеприимстве и неучтивости всех присутствующих. Они это тотчас поняли и теперь посматривали на него иначе, еще не считая себе ровней, но уже и не принимая за случайного выскочку.

На следующий день происходили поединки княжеских дружинников. Дарника об этом заранее не предупредили, поэтому с собой он взял не победителей липовских боевых игрищ и не закаленных арсов, а тех, кому предстояло стать вожаками и сотскими. Поэтому выиграть у других княжеских телохранителей не удалось ни в одном виде единоборств. Рыбья Кровь сам удивлен был тому равнодушию, с которым он воспринял эти поражения.

– Не так уж они и хороши, эти липовцы, – громогласно заявил один из князей. Окружающие с любопытством взглянули на Дарника, ожидая его реакции.

– Мои воины особенно страшны, когда убегают от врагов, – добродушно отшутился Маланкин сын. – Уже два года только и делают, что убегают.

Ему не без ехидства напомнили, что он сам начинал как вольный поединщик и вполне мог сейчас постоять за честь Липова.

– Чести Липова всего два года, – не дал себя сбить с насмешливого тона Дарник. – Подождите хотя бы еще два годика, а там посмотрим.

Третий день съезда был днем обсуждения всех дел. Основательно усевшись в небольшой светлице, долго говорили о пограничных спорах между княжествами, об ущербе, причиненном при проходе дружин через чужие земли, о купеческих обидах, случившихся там-то и там-то, о переманивании чужих воинов и так далее. После полуденного перерыва на обед дошла очередь и до липовского князя. Остёрский князь Вулич пожаловался, что Дарник, угрожая своим войском, как ростовщик выманил у него вместо четырех шесть тысяч дирхемов. Короякский князь Роган сообщил, что Дарник так и не ответил за свои разбойные прегрешения и, более того, сначала забрал у него Перегуд, а теперь посватался к его дочери Всеславе, грозит в случае отказа разорением Корояка. Гребенский князь Тан назвал Дарника смутьяном, который льстивыми речами увел у него половину войска. Наконец слово взял Хург, тиун кагана по чужеземным делам, обвиняя Дарника в набеге на Калач, из-за чего теперь может начаться большая война с хазарами. И вообще, по какому праву липовский князь, захватив хазарский Турус, объявил запрет на вывоз рабов со всех русских земель?

Ко всем этим обвинениям Дарник был готов и заранее подготовил ответные слова. Помнил также, что первым делом необходимо вызвать смех, тогда и остальное выслушают гораздо благосклонней. Поэтому про остёрского князя рассказал, что предложил тому на выбор или сейчас отдать шесть тысяч, или еще через год девять, и что Вулич сам поспешил отдать шесть. По рядам князей и старших дружинников прошел легкий смех – все очень хорошо представили, как Вулич собирает по сундукам шесть тысяч, чтобы не платить девять.

Про короякского князя объяснил, что тот на своем пиршестве посадил его рядом со своей младшей дочерью, в которую он, Дарник, по своей молодости и неопытности тут же безумно влюбился. Ну, не виноват он, что рогановская дочка так пришлась ему по сердцу. Действительно, если Роган откажет, он приступит с войском к Корояку и заберет свою зазнобу. Но он не понимает, в чем тут незадача, ведь в качестве приданого будущий тесть успел отдать ему Перегуд. И опять раздался смех среди присутствующих уже над несговорчивым тестем.

Теперь, завоевав общие симпатии, можно было приступить и к серьезному.

– За тридцать первых дней в Турусе мои гриди остановили триста рабов, это не считая тех ладей, которые прокрадывались мимо ночью. Значит, за шесть месяцев в чужие края вывозится население целого города. Я думаю, в три-четыре раза больше вывозят рабов и по другим дорогам. Получается, что наша земля каждый год теряет три-четыре города и на три-четыре города становится больше в Хазарии и Романии.

– Это же рабы, самые отбросы, без них мы только крепче и чище становимся, – громко высказался один из князей. – А у других этих отбросов прибавляется.

– Лучшее войско у магометан покупается на невольничьем рынке, и через два года такое же войско из рабов будет у меня.

– Так ты, выходит, еще и самый хитрый из нас, – под общий смех заметил гребенский князь.