На совете воевод и старейшин голоса разделились пополам: одни говорили, что надо ехать, другие предлагали сказаться больным и послать вместо себя хотя бы Фемела, он все узнает и сумеет выкрутиться из любого положения. Не ехать означало, что их полуразбойничье княжество еще вовсе не настоящее княжество, ехать же действительно было рискованно, ведь наверняка хазары постараются там отомстить ему за Турус и Калач, зато существовала возможность получить общекняжье признание и утвердиться на своем столе уже не только с помощью собственного войска. Естественно, что, выслушав всех, Дарник решил все же ехать.

Съезд назначили в середине января-просинца. Полтора месяца ушло на тщательную подготовку к поездке. Дарник отыскал в сундуке матери свиток на ромейском языке «О церемониях» и засадил за учебные столы всю малую дружину и вожаков изучать правила приличного поведения. Дружинников он отбирал тоже весьма придирчиво, обращая внимание на их стать и приятный вид. По всему Липову собирали богатые одежды и вещицы не только для людей, но и для лошадей и санных возков. На одежды крепили знаки различия и фалеры за боевые заслуги. Оружие выбирали тоже самое дорогое, инкрустированное золотом и драгоценностями, чтобы предстать в наиболее пышном свете.

Дорога в Айдар обычно лежала через Корояк, но Дарник избрал другой путь. Посланные разведчики заранее проложили нужный проезд в юго-западном направлении до самого Танаиса с нужными теплыми стоянками и запасными лошадьми. По этому проезду княжеский санный поезд и двинулся, покрыв полторы сотни верст за два дня. От Танаиса три ватаги из пяти отправили восвояси и дальше поехали потише, преодолев остальные двести верст за пять дней.

Как был изумлен айдарский дозор, когда прямо на него из вьюжной мглы выскочили сорок разукрашенных всадников с четырьмя утепленными возками, ведь все другие княжеские караваны непременно высылали вперед гонцов с предупреждением о своем скором приближении. Туповатый десятский дозора не хотел верить, что перед ним именно липовский князь, о котором все говорили, что он ни за что не приедет, а если и приедет, то совершенно другой дорогой. За чрезмерные разговоры у айдарцев просто забрали коней и поскакали дальше.

В столицу кагана Дарник въехал через главные, Золотые ворота. К большому разочарованию Маланкиного сына, позолоченными оказались только петли и заклепки на дубовых досках да две большие железные восьмиконечные звезды – знак кагана, – прибитые на воротных створках.

Город располагался треугольником между Малым Танаисом и его левым притоком и шел слоями по склону большого покатого холма. Двор кагана располагался на Горе, то есть на самом верху холма. Ниже находился Белый город для воевод и дружины, еще ниже – Малый город, который был в пять раз больше первых двух, но все равно назывался Малым из-за малости живущих здесь людей. Деревянной была стена только вокруг Малого города, остальные две – из камня.

На Гору, согласно правилам, Дарника пропустили только с десятью дружинниками, остальных разместили на гостином дворе в Белом городе. Княжеский съезд являлся главным событием столичной жизни, вокруг которого все в Айдаре так и бурлило. Об этом шли все разговоры, и ни одну дружину так внимательно не осматривали и не обсуждали, как Дарника. Из девяти князей на месте были уже шестеро, ждали еще троих запоздавших. В первый же день Дарника принял сам каган. Если в тереме короякского князя Рогана все было рассчитано на удержание тепла, то во дворце кагана об этом, казалось, думали меньше всего. Многочисленные жаровни и подсвечники с десятками свечей в высоченном тронном зале с колоннами словно обогревали наружный морозный воздух. Но Дарник не позволял себе изумляться, и, вместо того чтобы хотя бы искоса оглядываться по сторонам, он сосредоточил внимание на кагане, справедливо полагая, что у него еще будет время все это осмотреть и оценить.

Каган, высокий длиннолицый мужчина пятидесяти лет, смотрел на гостя бесстрастно и отстраненно и говорил глухим, но ясным голосом:

– Уже сорок лет на нашей земле не выбирали новых князей, я уж думал, что их в самом деле достаточно. Оказывается, и для нового князя можно найти место, если хорошо поискать.

– Я тоже так думал совсем недавно, – охотно согласился Дарник.

– Настроение народа переменчиво, едва удача отвернется от тебя, ты можешь потерять все.

– Тогда у меня найдется что-то другое, только и всего, – беспечно пожал плечами молодой князь.

– Значит, если ты перестанешь быть князем, для тебя это будет не слишком большой потерей? – Вопрос кагана прозвучал вполне двусмысленно.

– Это будет потерей для тех, кто выбрал меня князем, и для тех, кто попытается сместить меня с моего стола.

В глазах кагана мелькнуло любопытство:

– Почему ты так думаешь?

– Я знаю, сколько людей ждут малейшей моей неудачи и промаха. Но если это случится, их жизнь снова станет скучной и обыденной.

– А ты знаешь себе цену! – совсем уже весело похвалил каган.

Они поговорили еще о чем-то незначительном, и Дарник удалился. Он знал, что говорил с каганом достаточно дерзко, но совершенно не жалел об этом. Если каган не смог в нем рассмотреть ничего, кроме дерзости, ну что ж, так тому и быть.

А что такое княжеское высокомерие, Дарник почувствовал очень быстро. Два или три раза в день ему приходилось нос к носу сталкиваться с другими князьями. Те смотрели с нарочитым равнодушием, словно на простого ремесленника. Однако по части надменности Рыбья Кровь любому мог дать сто очков вперед, вот и смотрел в ответ не с нарочитым, а с самым настоящим каменным спокойствием, словно на неодушевленный предмет. В напряжении пребывали только его дружинники, опасаясь какого-нибудь нападения исподтишка.