– Вы слишком сильные и опытные воины, чтобы отпустить вас с оружием. Можете уходить, но только без своих мечей, – ответил князь.

– А ты нам в спину не ударишь? – спросил все тот же звонкий голос.

– Я воюю с воинами, а не со смердами. А без мечей вы все смерды.

– А к себе нас возьмешь? – это уже спрашивал бородач из первого ряда.

– Нет. Вчера надо было выбирать, – не согласился Дарник. – Я все сказал. – И он шагом поехал к колесницам.

Липовцы и арсы напряженно ждали. Ни на что без вожаков не могли решиться и «союзники». Дарник подал знак, и через головы толпы полетели железные яблоки, круша дальние палатки и шалаши, раня лошадей у коновязей.

– А-а-а! – раздался среди пришлых гридей чей-то истерический вопль, толпа всколыхнулась, и все в панике бросились в разные стороны: кто-то седлал лошадь, кто-то бросал на повозки пожитки, кто-то налегке мчался в прибрежные кусты. Мечи не оставляли, они были слишком ценным оружием, бросали щиты, копья, большие секиры и палицы – все, что мешало бегству.

Арсы, не в силах побороть инстинкт охотника, тронули было лошадей, чтобы преследовать беглецов, но князь решительно поскакал им наперерез:

– Не трогать! Все назад!

Помилование гридей должно было уравновесить казнь их вожаков. Видя, как улепетывают вчера еще грозные наемники, дарникцы хохотали, посмеивался и Дарник, очень довольный таким исходом. Не нужно было даже вглядываться в лица воинов, чтобы «слышать» их гордость за своего предводителя, под надежной защитой ощущали себя и жители Липова, час назад опасавшиеся большого кровопролития, а новички-ополченцы, те вообще смотрели на Дарника с девичьим трепетом, воочию убедившись в истинности многочисленных рассказов о нем.

Следующие несколько дней прошли в перераспределении воинских подразделений, восемьсот ополченцев влились в четыре сотни короякцев, липовцев и арсов, образовав три неполные хоругви, которые продолжали пополняться за счет прибывающей молодежи из лесных селищ.

Каждой новой ватаге были приданы шесть – восемь опытных гридей и бойников, чтобы быстрей научить их походным и боевым навыкам. И уже не только вожаки и полусотские, а и двадцатилетние ветераны ставили новичков в ряд и показывали, как бросать одним залпом сулицы и закрывать щитами себя и своего товарища. Здравый смысл, однако, подсказывал все же иметь под рукой крепкие боевые части, поэтому команды колесниц и сотня катафрактов состояли из самых проверенных и умелых короякцев и липовцев.

Дарник почти не бывал теперь в Островце, переложив груз военного обучения на плечи хорунжих и сотских. Много появилось иных забот: кому и сколько выделить земельных угодий, где кому строиться в Посаде, кого определить главными войсковыми поставщиками, где разрешить и запретить рубку леса, рыбные ловли, развешивание пчелиных бортей, какие привилегии предоставить землепашцам, чтобы они не уходили в ремесленники и ополченцы. Пользуясь присутствием князя, на него обрушили массу мелких судебных разбирательств. Правой рукой Дарника вновь стал Фемел, с готовностью предлагая ромейский управленческий опыт в подобных делах. Это он подсказал назначить крупный судебный сбор в казну – жалобщиков тут же уменьшилось раза в три.

Как-то княжеский выезд перехватил неожиданно появившийся из своей ссылки Кривонос и стал умолять вернуть его в Липов. Дарник с удивлением обнаружил в себе основательную злопамятность – возвращать провинившегося соратника не хотелось.

– Наведешь пеший путь до Северска – вернешься, – сказал он бывшему сотскому.

– Наведу, только дай мне людей и казны, – обрадовался Кривонос.

– С казной любой может. Бери в долг, нанимай работников и делай, – Дарник скорее шутил, чем говорил серьезно.

Но Кривонос воспринял его слова как приказ.

– Дай хотя бы грамоту на это дело, – попросил он. На следующий день вернулся в свой дом в Липовском посаде и горячо принялся искать деньги и нанимать работников.

Для Дарника это стало настоящим открытием – оказывается, возможно управлять людьми и таким способом. Неплохо бы и другим тиунам не повышать жалованье, а урезать, чтобы служба была для них не корыстью, а честью. Столь же категорическим отказом ответил он на просьбы Саженки взять ее снова в поход – входить в одну и ту же воду дважды не хотелось. К его удивлению, и другие воеводы, не сговариваясь, не брали с собой своих жен.