После визита в Японию этих двух поляков стала очевидна одна проблема. Поляки не были едины, как не было единым и революционное движение по всей Российской империи – внутри него за влияние боролись несколько партий с разными взглядами на то, каким должен быть будущий политический курс. В Японии Дмовский действовал против Пилсудского, но неясно, насколько он повлиял на окончательное решение отказать в поддержке плана социалистов. Антти Куяла объяснил это просто: «Японцы рассчитывали не на всеобщее восстание, а на то, что поляки ограничатся организацией саботажа, чтобы помешать продвижению войск и военного снаряжения по Транссибирской магистрали» [Kujala 1988: 101]. Поляки были заинтересованы в долгой войне, которая ослабит Россию, в то время как Японии не было выгодно продолжительное противостояние, которое истощило бы ее военные и финансовые ресурсы. Кроме того, Польша еще не существовала как государство, поэтому было неясно, кто может составить там более-менее надежное правительство. Более того, Япония нуждалась в небольшом восстании, а не в полномасштабной революции, так как ей еще предстояло после победы в войне вести с Россией переговоры [Inaba 1988в: 74; Kujala 1988: 102].
Затем Акаси организовал в Париже для Польской социалистической партии курсы по саботажу, с расчетом на то, что ее представители смогут в будущем повредить пути Транссибирской магистрали [Kujala 2005:267–268]. Однако результаты оказались ничтожными, поскольку пути легко ремонтировали или заменяли в течение одного дня. Поэтому курсы вскоре были закрыты [Akashi 1988: 38]. Тем временем Циллиакус разработал план конференции для оппозиционных групп в октябре 1904 года. В первые пять дней октября представители русских либеральных и социалистических революционеров, финских конституционалистов, польских националистов и польских социалистов встретились в столице Франции для обсуждения возможностей объединения своих действий с целью нанесения наибольшего урона царскому самодержавию [Akashi 1988: 39–41][182]. Они решили, что им следует сделать следующее:
– свергнуть самодержавие и восстановить конституционные права Финляндии;
– заменить самодержавный царский режим демократическим правительством, избранным путем всенародных выборов;
– принять идею национальной самоидентификации [Kujala 1988: 126].
Польские социалисты хотели для Польши независимости, польская Национальная лига, напротив, требовала только политической автономии. Парижская конференция обернулась успехом для Циллиакуса, но из-за зависти и конкуренции между отдельными членами оппозиционных групп за возможность представлять нацию и за влияние скоординировать действия оказалось невозможно.
Кровавое воскресенье
В результате продолжительной войны стало очевидно плохое состояние российских армии и флота; кроме того, усилилось экономическое давление на русское население. Рабочие Путиловского завода страдали от плохих условий труда, и священник Г. А. Гапон (1870–1906) начал организовывать этих бедных людей вокруг себя. Рабочие обсуждали войну и начинали осознавать свою собственную нищету, им казалось, что в ней напрямую виновато правительство, тратившее на далекую войну больше, чем на собственный народ. Гапон ясно описывал ситуацию: «Как мало нужно, чтобы утешить этих страдальцев. От одного доброго слова лица их светились благодарностью и надеждой. <…> Полное отсутствие прав, как личных, так и общественных еще сильнее увеличивает ожесточение рабочих» [Гапон 1926: 74]. Эта проблема была для рабочих очевидна: «Каждый стоящий на более высокой ступени, имеет право неограниченного угнетения своих подчиненных» [Гапон 1926: 74].
После того как в декабре 1904 года были уволены четверо членов профсоюза, рабочие Путиловского завода начали забастовку с требованием предоставить им больше прав [Гапон 1926: 79][183]. Гапон надеялся, что такое давление сработает, в особенности потому, что директорам было необходимо, чтобы производство работало на правительственный заказ для снабжения фронта в Маньчжурии. Символично, что забастовка началась одновременно со сдачей русской армией Порт-Артура. Вслед за падением дальневосточной крепости остановилось сердце центра русской индустриализации. Гапон знал, что эту забастовку можно использовать для давления на правительство; ему показалось, что сдача Порт-Артура – это хороший повод для его движения, чтобы начать действовать. Следовательно, священник решил передать требования рабочих напрямую царю. Он пригласил революционные партии присоединиться к подающим петицию рабочим; шествие к дворцу самодержца с целью достижения мирных изменений было запланировано на 22 января 1905 года. Гапон велел участникам принести портрет царя, чтобы подчеркнуть «миролюбивый и пристойный характер» демонстрации [Гапон 1926: 92].
То, что произошло потом, было настоящим кошмаром [Гапон 1990: 91-104]. Казаки атаковали толпу, солдаты открыли огонь по собственному народу. В истории русских революций это событие стало точкой невозврата. Царь утратил образ заботливого отца нации. Он стал правителем-террористом, убивающим своих же подданных. Когда в 1905 году внешняя политика России обратилась от Восточной Азии обратно к делам Европы [Peters 1944а: 369], в результате войны уже было сформировано революционное движение, участники которого потеряли доверие к царю и стремились не просто изменить политическую ситуацию в стране, но и избавиться от старого символа особых русских взаимоотношений между правителем и теми, кем он управляет. Кровавое воскресенье, как его назовут позже, указало Акаси и Циллиакусу на растущую вероятность революционного взрыва в России в ближайшем будущем. Японский офицер осознал эту возможность и запросил из Японии 450 000 иен для финансирования окончательного удара по Российской империи. Однако в Министерстве иностранных дел сомневались, потому что боялись, что иные силы, заинтересованные в Польше или в стабильной России, могли узнать о планах Японии и использовать этот предлог для начала войны [Inaba 1988в: 77–78]. Сомнения рассеялись, когда японская армия не смогла одержать убедительную победу в Мукденском сражении. Российские войска оставались в Маньчжурии, а военная машина Японии была близка к своему экономическому пределу; все это побудило руководство в Токио обдумать другие способы окончания конфликта и принуждения Российской империи к переговорам. Одновременно с этим японское правительство проинформировали по различным каналам о недостатках такого плана, в частности о недостатке единства среди польских революционных партий. Посланник в Австрии Макино Нобуаки писал в докладе:
Мой агент, живущий в Кракове, проинформировал меня о следующем:
Хотя Социал-демократическая партия и социалисты-революционеры без конца стремятся начать революцию, их деятельность хронически терпит неудачу. Партия социалистов-революционеров – наиболее организованная из всех оппозиционных партий и является ведущей силой оппозиционного движения. Другим оппозиционным группам достаточно того, что они следуют за этой партией.
План по мобилизации резервистов в Лодзе и Варшаве был отложен.
Торговля и промышленность находятся в полной стагнации по всей России, и экономические проблемы практически неизбежны.
Все войска заняты охраной железных дорог и городов на военном положении. Весьма маловероятно, что русское правительство будет продолжать войну. Я думаю, что волнения внутри страны продолжатся, несмотря на отпор правительства и сомнения людей в том, что их жизнь улучшится после «политической реформы» правительства [Akashi 1988: 63].
Тем не менее в середине марта запрос Акаси на перевод денег был удовлетворен. На ситуацию повлияло то, что окончательное решение принимали Кацура и Кодама, своими глазами видевшие положение японской армии в Маньчжурии [Inaba 1988в: 80–81].
В апреле 1905 года в Женеве состоялась вторая конференция оппозиционных партий [Kujala 1988: 150]. Было приглашено 17 организаций, но присутствовало только 12. Меньшевики вообще не принимали в ней участия, так как поняли, что это мероприятие финансируется японцами, а большевики покинули конференцию на второй день, поскольку не получили возможности влиять на поставку оружия русским оппозиционным группам. В отличие от Парижской конференции, оставшиеся участники были согласны, что необходимо вооруженное восстание. Кроме того, Финляндия и Польша требовали созыва учредительных собраний, чтобы они, а также Кавказ, могли стать независимыми и суверенными государствами [Akashi 1988: 65; Kujala 1988: 155; Павлов 2011: 84–85]. Ожидалось, что вооруженное восстание пройдет успешно, так как боевой дух в русской армии, казалось, был полностью утерян, в частности после многочисленных поражений в Русско-японской войне [Kujala 1988: 161]. Однако в августе Япония решила прекратить дальнейшую поддержку этих движений, так как она могла навредить переговорам в Портсмуте. Поскольку деньги уже были получены, подготовка восстания продолжилась и без руководства со стороны Японии [Inaba 1988в: 82].
Был зафрахтован пароход «Джон Графтон», а на деньги, которые Циллиакус получил из японских источников – всего он получил миллион иен, – было закуплено оружие. Эти ружья и револьверы требовалось провезти контрабандой в Санкт-Петербург, где предполагалось начать революцию. Абрахам Ашер назвал этот план «самой амбициозной попыткой контрабандного ввоза оружия в Россию во время революции 1905 года» [Ascher 1988: 367]. Однако «Джона Графтона» постигла неудача. Пароход сел на мель в Финляндии, после чего его взорвали члены экипажа [Futrell 1963: 77; Kujala2005:275–277; Павлов 2011:166]. Несмотря на то что перевезти оружие не удалось, «поляки организовали бунты и бесконечную серию экстремистских акций и демонстраций в разных местах» [Akashi 1988: 52]. Эти бунты прошли безрезультатно, и Польше пришлось еще подождать обретения независимости.
Генеральный штаб Японии относился к революционерам как к «наемникам» [Kujala 2005: 277]. После войны Акиси покинул Европу, в значительной степени потому, что российское правительство опубликовало брошюру с описанием деятельности японского военного атташе во время войны [Изнанка революции 1906]. В ней также осуждался цинизм союза японцев и революционеров: «Одни славу оружия запятнали грязью подкупа, другие великое слово свободы осквернили продажей своей родины» [Изнанка революции 1906: 3]. В 1907 году Акаси перевели в Корею, где он стал главой японской военной полиции. После Первой мировой войны его назначили генерал-губернатором Тайваня [Inaba 1988а: 19–20]. Можно с уверенностью утверждать, что деятельность Акаси не повлияла на исход Русско-японской войны, но непреднамеренно она повлияла на рост и объединение революционных движений по всей Российской империи. Хотя пока «революционные партии оказались неспособны нанести царизму последний удар» [Kujala 1988: 85], колесо истории, которое приведет к 1917 году, начало крутиться. Революционерам не повезло, что разные партии не смогли объединить свои усилия, поскольку система царского самодержавия была очень уязвима в военные годы, особенно в 1905 году.
Солдаты, отправленные в Маньчжурию, не могли подавить революцию в континентальной России, и в правительстве осознали опасность дальнейшего набора в армию. После Кровавого воскресенья сформировать новые полки для отправки в Восточную Азию казалось невозможным [Bushnell 2005: 334]. Кроме того, призывников едва ли можно было назвать самыми надежными солдатами в царской армии. С сентября по декабрь 1904 года набор прерывался из-за 123 происшествий с проявлениями насилия, во время которых русское население вымещало свой гнев на евреях. В 1905 году набор объявлен не был [Bushnell 2005: 335–340]. Ко времени Мукденского сражения на Дальний Восток был отправлен миллион солдат, в результате чего русские военные силы оказались разбросаны на огромном пространстве. Из-за этого революционное движение начало представлять для политического руководства настоящую угрозу. У царского правительства не осталось другого выбора, как вступить в переговоры с Японией и надеяться, что его враг желает окончания войны еще больше, чем оно само. Хотя Портсмутский мирный договор и Октябрьский манифест положили конец амбициям Николая II по поводу экспансии в Восточную Азию, его было нелегко убедить задуматься о мире [Bushnell 2005: 344; Frankel 2007: 64; McDonald 2005: 545].