– Смерть – это только начало, – произнес Саша, отчего у вдовствующей императрицы в руках сломался веер, огласив хрустом всю комнату. Ну, не совсем сломался. Она его переломила, чрезвычайно удивившись. Ведь эти слова ни она, ни ее сын никогда никому не передавали. Боялись их. Не понимали.
Но не она одна потеряла самообладание.
Взгляд императора прояснился, и он ошарашенно уставился на сына. Сына ли? Ведь ему глаза в глаза смотрел его отец… с лицом сына.
– Я сыграю, пап. Тебе станет легче, – произнес Саша и, не дожидаясь ответа, встав, направился к пылившемуся в углу роялю. Сын сохранил любимую игрушку отца, но явно не играл. Да и вообще, знаменитую композицию, что была личным гимном Петра, после тех трагических событий 1715 года никто больше никогда не исполнял. Почему? Бог весть. Как позже пояснила Анна – боялись. Все. И она тоже. Поэтому Саша совершенно точно не мог ее слышать никогда, а записей нот не делали, ведь, кроме Петра, ее никто не решался исполнять.
Саша подошел к роялю. Провел пальцем по деревянной крышке старого друга и решительно ее откинул. Выдвинул стул. Сел. И начал вступительный проигрыш композиции, от которой у «старой гвардии» глаза предательски забегали, коленки подкосились и обильно выступил пот. И хорошо, что только пот. А потом запел своим юным голосом слова, уже подзабытые многими из тех, кто их слышал прежде.
Зачем так поступал Александр? Сложно сказать. Просто интуитивное озарение, совершенно не характерное для него. Однако он твердо знал – так нужно.
Нажав последнюю клавишу, Саша выдержал небольшую паузу и развернулся прямо на стульчике, благо тот вращался. Все придворные, собравшиеся возле умирающего императора, были удивлены до крайности. Вот буквально рухнул на колени грузный и весьма немолодой Франсуа Овен. Как он только дожил до этих лет? За ним последовал Меншиков и другие. Даже молодежь, которая никогда не слышала этой композиции, но догадалась.
Александр взглянул на своего отца. Он был мертв. Лицо его было спокойно, так что казалось, будто он спит. Только небольшая струйка крови в уголке рта говорила о неладном.
– Император умер, – спокойно сказал цесаревич.
– Да здравствует император! – воскликнул Меншиков, который, несмотря на изрядные годы, умудрился сохранить недюжинную прыть. Его охотно поддержали все остальные, за исключением… вдовствующей императрицы. Она тоже была мертва, прямо сидя в кресле и смотря перед собой остекленевшим взглядом. А на губах ее играла блаженная улыбка. Она все поняла…
В то же время где-то на просторах огромной империи резко и громко вдохнула юная девочка, что лежала при смерти. Ее родители уже отчаялись и молча сидели рядом. Без слез, ибо они давно кончились. Их единственная дочь была красавицей, каких поискать. И уже даже в этом, невеликом возрасте было понятно, что с годами она расцветет и станет подлинным шедевром. Они просто сидели и ждали, когда можно будет обмыть ее тело и похоронить, смирившись со смертью. Но тут произошло чудо. Она не только очнулась, но и встала, будто бы и не лежала при смерти несколько дней подряд. Прошлась по комнате, с удивлением рассматривая ее и ощупывая. Ее лицо было полно задумчивости, а на губах блуждала едва заметная улыбка.
Послесловие
Петр вышел на балкон своего административного комплекса и вдохнул свежий воздух полной грудью. Какая это была по счету жизнь? Он уже не помнил. Иная и десяти лет не продолжалась…
Перед его взором небоскребы упирались в облака огромными колоннами. А внизу, между ними и обширными парками, неслись густые потоки электромобилей… На него смотрел город будущего. Такой, каким он его представлял себе в далеких мечтах еще в первой своей жизни, в детском доме.
Он повернулся и взглянул на свою обворожительную Анну, что вальяжно расположилась на изящном диване. Вся такая сексуальная и аппетитная. Адонай держал свое слово – его боевая подруга исправно перерождалась вслед за ним. Она каждый раз оказывалась безумно красивой, здоровой и рыжей. А вот все остальное варьировалось в таком широком диапазоне, что и не пересказать. Петр даже и помыслить не мог, что такие сочетания вообще возможны. Например, вот это чудо, что с нежной улыбкой смотрело на него, этнически являлось чистокровной эфиопкой, с кожей нежно-шоколадного цвета, ярко-янтарными глазами и от природы насыщенно-рыжими волосами. Странное сочетание, но Петру так нравилось, что иной раз он ловил себя на том, что просто любуется, наслаждаясь созерцанием. И не только созерцанием.
В общем, Архитектор показал себя изрядным затейником. Но иного ждать от существа его величины и не приходилось…
Сегодня они в узком кругу праздновали знаменательное событие. После десяти лет напряженного труда им наконец удалось запустить большую орбитальную станцию. Можно даже сказать – огромную. В ней планировалось только на постоянной основе держать экипаж в полсотни бойцов.
Станция «Мир» стала второй после почти двух десятилетий эксплуатации небольшой «Зари». Причем важно отметить тот факт, что новый космический комплекс развертывали на базе старой, приращивая модули. Мало того, это было запланировано изначально. А в будущем, когда удастся решить ряд важнейших задач, Петр собирался развернуть на дальней орбите огромный комплекс «Вавилон», который станет первым серьезным форпостом человечества в космосе. Там на постоянной основе только проживать должны будут две тысячи человек! Кроме того, именно он станет первым настоящим космопортом человечества, откуда полетят пилотируемые корабли во все уголки Солнечной системы.
По сравнению с тем миром, где Петр родился изначально, эта сборка реальности отличалась кардинально.