Затем он обнял меня, мы расцеловались, и я принял решение остаться.
Далее случилось следующее: Дорофеев, солдат Четвертого полка… пришел ко мне и сказал, что на митинге солдатского комитета было принято решение — император обязан снять свою портупею… Я попытался убедить Дорофеева не делать этого. Он вел себя очень агрессивно… и во время разговора был вне себя от злости. Я указал, что возникнет очень затруднительное положение, если император откажется подчиниться. «Если откажется, — ответил солдат, — я сам сорву их». — «Но предположим, — сказал я, — он в ответ ударит тебя?» — «Тогда и я ему врежу», — ответил Дорофеев. Что еще тут можно было сделать? Я начал было убеждать его, говоря, что не всегда все так просто, как кажется, и добавил, что император — брат английского короля, из-за чего могут последовать очень серьезные осложнения. Я посоветовал солдатам запросить инструкций из Москвы, и мне удалось убедить их — они ушли связываться с Москвой. Затем я повидался с Татищевым и сказал ему — пусть он попросит императора воздержаться от ношения портупеи в присутствии солдат. После этого император стал носить черную куртку на меху без портупеи.
Для детей были сделаны качели, потому что великие княжны любили качаться на них, но солдаты Второго полка, которые стояли на часах в этом месте, вырезали на сиденьях качелей самые неприличные слова. После того как император увидел их, сиденья сменили. Все это случилось, когда начальником караула был сержант Шикунов. Он был большевиком.
Не помню точно, в какой день я получил телеграмму от Карелина, комиссара бывшего министерства царского двора. В телеграмме говорилось, что народ не может больше содержать царскую семью и что они должны будут сами заботиться о себе, а Советы возьмут на себя обеспечение их солдатским рационом, квартирой и теплом».
В течение этих мрачных дней изгнания в своей собственной стране Николай II вел дневник:
Выпало много снега. Из Петрограда уже давно не приходит ни газет, ни телеграмм. В столь важное время это серьезно. Девочки заняты качелями, прыгают с них в снег. В девять часов прошла вечерня.
День рождения дорогой мамы и двадцать третья годовщина нашей свадьбы. В двенадцать часов прошла служба. Хор все путал и пел не в лад с мелодией, наверно, потому, что не репетировал. Погода солнечная и теплая, с порывистым ветром. После полуденного чая перечитывал свои ранние дневники — приятное занятие.
Та же самая неустойчивая погода с пронизывающим ветром. Разрывается сердце, когда читаешь в газетах описание того, что случилось две недели назад в Петрограде и Москве. Это куда хуже и куда позорнее, чем раньше.
Мороз усилился, и день был ясным. Среди солдат ропот, потому что они вот уже три месяца не получали из Петрограда жалованья. Недовольство было быстро улажено временным займом необходимой суммы из банка. Днем занимался колкой дров. В девять прошла вечерняя служба».
Английский преподаватель царских детей, именовавшийся Сиднеем Ивановичем Гиббсом, оставил описание, как обычно проходили дни в Тобольске. Окруженные горсткой преданных домашних слуг и благородных придворных, Романовы, чтобы сохранить душевное здоровье, всеми силами старались соблюдать обычный порядок бытия, к которому привыкли:
«В целом наше пребывание в Тобольске было весьма приемлемым. В условиях нашей жизни я не видел ничего, что могло бы вызвать возражения. Конечно, в сравнении с предыдущим существованием имелись определенные недостатки; было немало мелочей, из-за которых возникали трения, но довольно скоро удалось к ним привыкнуть.
Все мы много трудились. Императрица учила детей Закону Божию (на уроках присутствовали все дети, кроме Ольги Николаевны, которая завершила обучение в 1914 году). Кроме того, она немного учила Татьяну Николаевну немецкому. Цесаревичу императрица давала уроки истории. Клавдия Михайловна Ритнер преподавала великим княжнам Марии и Анастасии, а также цесаревичу математику и русский язык. Княгиня Гендрикова давала уроки истории Татьяне Николаевне. Я учил их английскому.
Уроки занимали время с 9 до 11 утра. С одиннадцати до двенадцати дети получали возможность погулять. Занятия возобновлялись в двенадцать и продолжались не менее часа. В час сервировали обед. По предписанию врача цесаревичу полагалось после обеда полежать на кушетке. Пока он лежал, мы с Жильяром (преподаватель из Швейцарии) вслух читали ему. Затем Нагорный одевал цесаревича, и мы шли на прогулку до четырех или пяти часов. Когда мы возвращались, император давал цесаревичу урок истории, а тот играл в игру «Тише едешь, дальше будешь», которую любил. Для этого мы разделялись на две партии. Цесаревич, Жильяр или я были на одной стороне, Долгорукий и Шнейдер — на другой. Наследнику очень нравилась эта игра, и Шнейдер вкладывала в нее все сердце, но порой она ссорилась с Долгоруким. Это в самом деле было смешно. Мы играли почти каждый день, и Шнейдер всегда говорила, что никогда больше не сядет играть.
От 6 до 7 цесаревич занимался со мной или Жильяром. От 7 до 8 готовил уроки на завтрашний день. Ужин подавали к 8 часам. После него вся семья собиралась наверху. Порой мы играли в карты, и я часто раскладывал двойной пасьянс на пару со Шнейдер. Татищев, Ольга Николаевна, доктор Боткин, Жильяр и Долгорукий играли в бридж. Случалось, что царь и дети садились играть в безик. Император часто читал вслух.
Порой великие княжны Ольга, Мария и Анастасия поднимались в комнату Демидовой… Случалось, что Жильяр, Долгорукий, царевич или я составляли им компанию. Какое-то время мы всегда оставались в этой комнате, где вдоволь веселились, смеялись и вообще приятно проводили время.
Император вставал рано. В девять часов он пил чай в своей рабочей комнате, а затем до 11 утра читал. Потом прогуливался по саду, а во время прогулки занимался какими-нибудь физическими упражнениями. В Тобольске он часто пилил дрова. С посторонней помощью царь построил площадку на крыше оранжереи и лестницу, сконструированную нашими общими усилиями, которая вела на площадку. В непогоду император любил сидеть на ней. Обычно вне дома император проводил время до полудня, затем возвращался и шел в комнату к дочерям, куда подавали блюдо с бутербродами. Затем он уходил к себе и работал вплоть до обеда. После него император снова работал или до наступления сумерек прогуливался в саду. В 5 часов семья пила чай, после которого император обычно читал вплоть до ужина.