В сотый раз вернулся Родзянко… Он был возбужденный, более того — разъяренный… Опустился в кресло…

— Ну что? Как?

— Как? Ну и мерзавцы же эти…

Он вдруг оглянулся.

— Говорите, их нет…

«Они» — это был Чхеидзе и еще кто-то, словом, левые…

— Какая сволочь! Ну, все было очень хорошо… Я им сказал речь… Встретили меня как нельзя лучше… Я им сказал патриотическую речь, — как-то я стал вдруг в ударе. Кричат «ура». Вижу — настроение самое лучшее. Но только я кончил, кто-то из них начинает…

— Из кого?

— Да из этих… как их… собачьих депутатов… От исполкома, что ли, — ну, словом, от этих мерзавцев…

— Что же они?

— Да вот именно, что же?.. «Вот председатель Государственной думы все требует от вас, что вы, товарищи, русскую землю спасли… Так ведь, товарищи, это понятно… У господина Родзянко есть что спасать… немалый кусочек у него этой самой русской земли в Екатеринославской губернии, да какой земли! А может, и еще в какой-нибудь есть? Например, в Новгородской?.. Там, говорят, едешь лесом, что ни спросишь: чей лес? — отвечают: родзянковский… Так вот, Родзянкам и другим помещикам Государственной думы есть что спасать… Эти свои владения, княжеские, баронские и графские… они и называют русской землей… Ее и предлагают вам спасать, товарищи… А вот вы спросите председателя Государственной думы, будет ли он так же заботиться о спасении русской земли, если эта русская земля… из помещичьей… станет вашей, товарищи?» Понимаете, вот скотина?

— Что же вы ответили?

— Что я ответил! Я уже не помню, что и ответил… Мерзавцы!..

Он так стукнул кулаком по столу, что запрыгали под скатертью секретные документы.

— Мерзавцы! Мы жизнь сыновей отдаем своих, а это хамье думает, что земли пожалеем. Да будь она проклята, эта земля, на что она мне, если России не будет? Сволочь подлая. Хоть рубашку снимите, но Россию спасите. Вот что я им сказал.

Его голос начал переходить пределы…

— Успокойтесь, Михаил Владимирович.

Но он долго не мог успокоиться… Потом…

Потом поставил нас в «курс дела»… Он все время ведет переговоры со Ставкой и с Рузским (командующим Северной армией)… Он, Родзянко, все время по прямому проводу сообщает, что происходит здесь, сообщает, что положение вещей с каждой минутой ухудшается; что правительство сбежало; что временно власть принята Государственной думой в лице ее комитета, но что положение ее очень шаткое, во-первых, потому, что войска взбунтовались — не повинуются офицерам, а, наоборот, угрожают им, во-вторых, потому, что рядом с комитетом Государственной думы вырастает новое учреждение — именно «исполком», который, стремясь захватить власть для себя — всячески подрывает власть Государственной думы, в-третьих, вследствие всеобщего развала и с каждым часом увеличивающейся анархии; что нужно принять какие-то экстренные, спешные меры; что вначале казалось, что достаточно будет ответственного министерства, но с каждым часом промедления — становится хуже… Вчера уже стало ясно, что опасность угрожает самой монархии… возникла мысль, что все сроки прошли и что, может быть, только отречение государя императора в пользу наследника может спасти династию. Генерал Алексеев (в то время врио главковерха) примкнул к этому мнению…

— Сегодня утром, — прибавил Родзянко, — я должен был ехать в Ставку для свидания с государем императором, доложить его величеству, что, может быть, единственный исход — отречение. Но эти мерзавцы узнали… и, когда я собирался ехать, сообщили мне, что ими дано приказание не выпускать поезда… Не пустят поезда! Ну, как вам это нравится? Они заявили, что одного меня не пустят, а что должен ехать со мной Чхеидзе и еще какие-то… Ну, слуга покорный — я с ними к государю не поеду… Чхеидзе должен был сопровождать батальон «революционных солдат». Что они там учинили бы? Я с этим скот…