Нужды армии и скопившиеся в деревнях излишки спровоцировали острый кризис в «европейской житнице», быстро достигший катастрофических масштабов. Трезвость и финансовое благополучие крестьян полностью расстроили финансовую жизнь страны, приведя в результате к заметной нехватке продуктов. Что повлекло за собой экономическую анархию.
Впрочем, свою роль тут сыграли и прочие факторы. Почти совсем прекратился импорт угля; железные дороги и военные заводы страшно нуждались в топливе. Больше всего пострадал Петроградский район, главный центр металлургической промышленности, всегда зависевший от импортного угля. Кроме того, со своей стороны, ощутимо сократилась производительность российских шахт из-за непредвиденной мобилизации шахтеров, неграмотной материальной эксплуатации, нехватки рабочей силы, голода, участившихся спорадических возмущений и беспорядков среди рабочих.
Одним словом, самого по себе экономического положения России во время войны было достаточно для приближения катастрофы. Только продуманная система использования и строго упорядоченное экономичное распределение ресурсов страны позволили бы решить серьезные экономические и финансовые проблемы. В самом начале войны следовало полностью реорганизовать политическую и производственную жизнь России, собрав воедино жизнеспособные силы. Но вместо компетентного правительства Россию возглавлял Распутин, поддержанный кликой преступников, болтунов, ни на что не способных невежд и бессовестных авантюристов. Они просто воспользовались войной, патриотическим воодушевлением народа, как удачной возможностью для уничтожения всех независимых институтов. Для деятелей вроде Н. Маклакова[9], Сухомлинова и им подобных война стала подходящим поводом для подавления оппозиции и революционного движения, которым сочувствовало девяносто пять процентов населения. Царское начальство нагло устроило настоящую оргию жестоких репрессий. Немедленно были запрещены все петроградские рабочие организации и печатные издания. Сотни тысяч «нелояльных» граждан высылались в Сибирь. Поляки, евреи, финны, представители других национальностей подвергались преследованиям. Сурово пресекались любые независимые патриотические инициативы. Казалось, правительство задалось целью удушить любые спонтанные проявления жизни и деятельности в стране, без всякой помощи продолжавшей войну. Тем временем война требовала непрерывных героических усилий всего народа. Пожалуй, эта необходимость сильней ощущалась в тылу, чем на фронте, поскольку небывалый конфликт представлял собой скорее затяжную войну, чем череду решающих сражений.
Нас, революционеров, в тот военный период называли утопистами за надежду освободить Россию, опираясь на патриотизм и здравомыслие народа, но не были ли наши критики еще наивнее, веря, будто правительство Распутина, Горемыкина, Сухомлинова и прочих сможет вести войну еще хоть один день, не подвергая страну опасности? Однако в начале войны уверенность в способности правительства успешно управлять ситуацией заставила представителей высших классов, правительственных и либеральных думских партий выйти из оппозиции и на полтора года превратила либеральный лагерь в бездеятельных отступников. Пока правительство совершало ошибку за ошибкой, преступление за преступлением, высшие классы не желали замечать признаков приближения неминуемой катастрофы, автоматически повторяя абсурдное заявление: «Во время войны оппозиция должна прекратить оппозицию». Распутинская Россия пародировала «священный союз» французского и английского парламентаризма и дорого заплатила за это.
До разгрома в 1915 году в Галиции Россия молча приносила себя в жертву старому режиму. Но если ее молчание объясняется просто железной цензурой, которая скрывала действительность, вселяя напрасные надежды напоминаниями о победах 1914 года, внушая ложное ощущение безопасности, молчание тех, кто стоял во главе событий и знал о происходящем, было просто преступным.
Позже Дума снова пошла в атаку против старого режима, впоследствии перенеся нападки на Временное правительство, на которое возлагали вину за дальнейшие военные неудачи. Но истинный промах, непоправимую ошибку она совершила в тот момент, когда обладала полнотой власти и достаточным авторитетом для принятия мер, исключающих беспорядки. Она видела, что высшее командование губит армию, министры подрывают экономику страны, возбуждают недовольство народа, знала, что с начала войны подавляются любые патриотические порывы, между народами России разжигается национальная рознь, сеется ненависть, и ничего не сделала. Немногие не поддавшиеся слепой вере в призрак «священного союза» старались уберечь народ от подступающей катастрофы, всеми силами протестовали против преступной безответственности правительства, против подавления общественного мнения. Некоторые, охваченные тревогой, даже пытались с начала войны бороться с правительством, чтобы спасти страну от поражения и неизбежной анархии. Но напрасно, никто не обращал на них никакого внимания.
Вот как Гучков описывал ситуацию на конференции солдатских делегатов 12–14 мая 1917 года:
«Когда началась война, я, как многие другие, испытывал тревогу и страх. Мы видели надвигавшуюся катастрофу, знали, что страну невозможно спасти, тем более что высшее военное командование не менялось, а система снабжения армии нуждалась в полной реорганизации. Поражение 1915 года подтвердило наши опасения. Мы потребовали смены главнокомандующего вместе со штабом, других радикальных реформ. Но ничего не добились. После поездки на фронт в августе 1914-го, когда я увидел остатки двух наших армий, разбитых в Сольдау, ознакомился с системой снабжения, стало ясно, мы движемся к неизбежному краху. Ни правительство, ни законодательный корпус не желали мне верить, с удовлетворением указывая на наши победы на юге в Карпатах. Никогда до тех пор не придерживаясь передовых взглядов, я стал революционером в 1915 году, придя к твердому убеждению, что самодержавие грозит нам поражением, которое будет иметь катастрофические последствия для страны, и спасти ее можно, только покончив со старым режимом».
В то время как консерватор Гучков, решительно боровшийся с революцией 1905 года, но обладавший практическим складом ума, видя приметы времени, уже стал революционером, большинство ведущих октябристов и кадетов принялись после двух лет бездействия смело, но довольно неопределенно критиковать правительство в надежде, что Хвостов, Маклаков, Горемыкин с коллегами наконец внимут голосу разума. Мы же, левые «фантазеры и утописты», еще осенью 1914 года разработали серьезную программу политических и экономических реформ, направленных на решение военных проблем. Мы предвидели неотвратимо угрожающую России нехватку товаров первой необходимости и последствия запрещения торговли водкой. Не позже января 1915 года я обратил внимание думской бюджетной комиссии на неизбежность экономической разрухи в стране, если немедленно не принять меры, необходимые для решения проблемы распределения и производства в деревне.
Большинство членов комиссии сочли мои предложения ересью, но впоследствии им пришлось воплощать их на практике. Выступая в Думе, я говорил царским министрам: «Если у вас есть какая-то совесть, если осталось хоть сколько-то патриотизма, уйдите!» Дума хранила гордое молчание. Мой голос оставался вопиющим в пустыне. Меня считали пораженцем, презрительно отвергали мои опасения и тревоги за страну. В 1914–1915 годах было принято называть пораженцами, германофилами, фантазерами, доктринерами всех, кто, предчувствуя катастрофу, видя Россию на краю пропасти, осмеливался утверждать, что при власти Распутина нечего даже мечтать о победе. Нас сурово упрекали в подрыве «политической солидарности» в стране, грубо приказывали прекратить постоянную критику. Но именно те, кто не мог или не хотел видеть истинного положения дел, кто уклонялся от исполнения своего долга по предотвращению последствий всеобщего развала, невольно способствовали гибели России.
С началом военных действий, когда Дума собралась на историческое заседание 8 августа, Родзянко попросил меня среди прочих высказать мнение по поводу соображений, которые ему предстояло представить царю. Я посоветовал уговорить царя немедленно объявить всеобщую политическую амнистию, вернуть Финляндии конституцию, предоставить Польше автономию, положить конец политическим преследованиям, установить равноправие, ввести гражданские свободы. Естественно, Родзянко моему совету не последовал. То же самое и с тем же успехом я предлагал лидерам прогрессивных партий. Меня резко упрекнули в ребяческом энтузиазме, заметив, что даже в Англии парламентская оппозиция отказалась от противостояния с правительством после начала войны. Какая наивность! Разве можно сравнивать английские парламентские партии, сплотившиеся вокруг демократического национального правительства, с думским большинством, позорно подчинившимся некомпетентным преступным царским властям? Практичные политики Великобритании сплотились вокруг правительства, вдохновленные патриотическим чувством, поддержали власть, сделали все, что считали необходимым для блага страны. Наши «действующие» политики не только отказались увидеть грозившую стране опасность и требовать срочных реформ, но и позволили правительству спокойно проводить губительную порочную политику.
Все, что удалось сделать нашим мудрым политикам, доказывает их некомпетентность. Не только правительственные чиновники, от которых можно было ожидать любой глупости, но и думские представители среднего класса не сумели усвоить, что без добровольного объединения всех слоев населения ни одно государство не в силах продолжать такую войну. В течение целого года, пока все не поняли положение дел, ресурсы страны — экономические, материальные, человеческие — расточались безжалостно, нелепо, преступно.
После поражения в Галиции, гибели миллионов людей, потери пограничных укреплений глаза у России открылись. Страна преисполнилась ужасом, негодованием, и правительство, словно пойманный с поличным убийца, трусливо пошло на некоторые уступки. Режим террора был слегка ослаблен, средний класс получил определенную возможность независимой деятельности, главным образом в сфере снабжения армии. Начался второй этап войны. Распоряжаться ресурсами страны было поручено независимым правительственным органам. Наконец послышался голос Думы. Возникали разнообразные организации, средний класс поставил перед собой задачу облегчить положение армии, особенно систему снабжения, реорганизовать производство и распределение продовольствия во всей стране. Здесь удалось добиться успеха, так как средний класс пользовался существенной патриотической поддержкой рабочего класса. Крестьяне, рабочие, кооперативные общества, провинциальные чиновники, объединенные общей заботой, вдохновленные одним патриотическим чувством, спешили помочь родине. Народ, сознавая свой долг перед страной, проявил в то время небывалую мудрость и выдержку.
Если бы осенью 1915 года Дума была смелее и увереннее, лучше чувствовала настроения народа, действовала заодно с честными демократическими прогрессивными силами России, она с легкостью разгромила бы внутреннего врага и гарантировала победу над внешним.
В 1915 году страну еще не истощили экономические нужды, армия не была смертельно обескровлена, и разумная радикальная смена системы правления могла дать наилучшие результаты. Население находилось в совершенно здравом расположении духа, страна не успела устать от войны. К несчастью, оказалось, что самоотверженный порыв ничего не изменил, не принес никакой пользы.
По прошествии определенного времени на настроениях стало сказываться впечатление от поражения 1915 года. Правительство вернулось к прежнему образу действий, народ в большинстве своем перестал интересоваться войной. Только привилегированные классы сохраняли видимость независимости и свободы действий. Тем не менее, некоторые организации представителей среднего класса, скажем Союзы городов и земств, наладили более тесный контакт с армией, внося огромный вклад в ее реорганизацию и снабжение. Между этими организациями, солдатами и офицерами установились дружеские, братские отношения, вскоре породившие некий союз армии с буржуазией, союз, который через полтора года обеспечил возможность свершения революции.
Поражения и тяготы, пережитые армией при отступлении в 1915 году, уничтожили последние остатки ее верности самодержавию и династии Романовых. Действительно, единодушные усилия народа не смогли в 1915 году пресечь череду военных неудач, поддерживая армию больше морально, чем материально, но главная причина гибели России — власть Распутина — действовала по-прежнему, ничто не менялось в государственной и административной системе. Национальное движение сдерживало развал и шатание Российской империи, подобно железным балкам, которые на какое-то время скрепляют готовое обрушиться здание.
К весне 1916 года положение в армии улучшилось настолько, что Брусилову удалось предпринять наступление в Галиции, которое спасло Италию, вопреки мнению вышестоящего начальства, считавшего армию слишком деморализованной отступлением 1915 года для проведения активных операций. Однако он не смог развить первый блестящий успех без всякой поддержки Верховного командования, при полной дезорганизации, неразберихе, анархии в Ставке. Дальнейший ход брусиловской кампании перечеркнул первые победы, принес новые разочарования, огромные потери. Такие события, как гибель десятков тысяч людей под Ковелем, вполне объясняют возникшее в армии ощущение абсолютной безнадежности. Процесс окончательного развала наших вооруженных сил пришелся на осень 1916 года. К январю следующего года сложилась в высшей степени критическая ситуация.
Реакционеры, утверждающие, будто русскую армию сгубила революция, будто армия, героически сражавшаяся в 1914–1915 годах, разбежалась в 1917-м, совершенно искажают факты. Армия неотвратимо утрачивала боеспособность. Она все больше напоминала недисциплинированную, плохо экипированную толпу под началом командиров, большей частью надевших офицерскую форму после шести-семи недель военной подготовки, которыми, в свою очередь, командовали штабные офицеры, позорно пренебрегавшие собственным долгом. Для полного понимания трагической картины, сложившейся в 1916 году в русском государстве и армии, вспомним о разгуле и бунтах солдат тыловых гарнизонов. Недаром Брусилов заявил однажды, что «события 1916 года подготовили революцию». Возможно, таким положением дел объясняется разработанный в октябре 1916 года генералом Алексеевым (в ту пору начальником Ставки Верховного главнокомандующего, Николая II) и одобренный князем Львовым проект ареста и высылки царицы в Крым, а также предъявление царю требования согласиться на некоторые реформы.
Ситуация в стране в целом стала в то время еще более отчаянной, чем в армии. Распутин со своей кликой окончательно распоясались. Их способы правления, поведение, отношение к русскому народу граничили с предательством и беспредельной наглостью. С удвоенными усилиями преследовались кооперативные общества, Союзы городов и земств, городские управы, другие аналогичные организации, несмотря на критическое положение со снабжением страны, острый транспортный кризис, нехватку продуктов питания и товаров первой необходимости, финансовый и экономический крах. Свирепствовала цензура, закрывая газеты и совсем безобидные организации, была отменена свобода собраний, в Сибирь под конвоем шли ссыльные со всех концов страны. Правящая клика, утопая в крови, продолжала жестокую оргию, а Россия двигалась к гибели. Народ обуял страх, отчаяние, ненависть.