Глава 1. Турне великих князей

Летом 1900 года в Париже не было более изысканного места для Le Tout-Paris (популярное выражение, которым обозначалось модное парижское высшее общество), чем отель «Ритц» на Вандомской площади, где пили послеобеденный чай среди элегантных статуй, ваз и фонтанов в тенистом внутреннем саду. В сезон, когда Париж наводнили туристы, явившиеся на Всемирную выставку и вторую Олимпиаду, старомодная английская традиция «файф-о-клок» переродилась во французском прочтении в магический ритуал для богатейших представителей парижской верхушки.

Чай в отеле «Ритц» стал и обязательным пунктом программы для обеспеченных иностранных туристов. В саду «Ритца» можно было увидеть самых модных дам Парижа в изысканных туалетах и громадных живописных шляпах, образующих «обширный птичник с птицами всех цветов»¹. Шляпы немного перекрывали обзор, но стоило присмотреться, и взгляд непременно натыкался на одного из русских великих князей или княгинь, на принца или принцессу, графа или графиню – избранных из избранных. Для франкоговорящей русской аристократии Париж в последние сорок лет был вторым домом, куда бежали прятаться от суровой русской зимы и приближающейся революции, грозящей свергнуть правящий класс. Вот как получилось, что к началу нового ХХ века Париж превратился в «столицу России за границей» – для тех, у кого денег куры не клюют².

Открытие русскими французской столицы восходит в действительности к царю-модернизатору Петру Великому, который посетил Париж в 1717 году и сразу же влюбился в Версаль. Он отдал предпочтение французскому стилю при строительстве собственного «окна в Европу» – российской столицы Санкт-Петербурга. Екатерина Великая – жена внука Петра – тоже была поклонницей всего французского и в период своего правления с 1762 по 1796 год активно развивала русско-французские культурные связи. По ее приказу французский стал официальным придворным языком; она вела обширную переписку с Дидро и Вольтером. Во дворцах Екатерины в Санкт-Петербурге и Царском Селе очевидно увлечение французским искусством и ремеслами.

В начале XIX века в отношениях двух стран произошел поворот, в результате которого они оказались враждующими сторонами в Наполеоновских войнах, закончившихся поражением и унижением французов, когда царь Александр I торжественно вступил в Париж 31 марта 1814 года во главе своей великой армии. Следующее столкновение между двумя державами произошло во время Крымской войны 1853–1856 годов. Однако когда к 1860-м отношения восстановились, русская аристократия и обеспеченные классы массово вернулись в Париж. Многие из них переселились туда, как знаменитый писатель Иван Тургенев, известный парижанам с середины 1850-х под французской версией своей фамилии Tourgenieff. С 1847 года он жил в Париже практически постоянно, покинув Россию из-за страстной любви к замужней оперной певице Полине Виардо. Много лет Тургенев занимал квартиру в том же доме, что Виардо с мужем, на улице Дуэ – вплоть до самой своей смерти в 1883 году. Французы настолько полюбили его, что Тургенев стал неофициальным послом русской культуры в Париже и близким другом ведущих писателей современности – Дюма, Золя, Мопассана, Флобера и Жорж Санд.

На Всемирную выставку 1867 года в Париж явилась новая волна из двадцати тысяч русских гостей. Столько русских посещало теперь Париж на регулярной основе, что царь Александр II выделил из казны 200 тысяч франков на строительство для них собственного храма – собора Александра Невского, который открыл свои двери на улице Дарю в Восьмом округе в 1861 году. После разногласий в Европе, спровоцированных Франко-прусской войной 1870–1871 годов, и охлаждения между Россией и Германией с Австро-Венгрией после Русско-турецкой войны 1877–1878 годов были посеяны первые семена нового золотого века сближения с Францией. К тому времени французы все больше начинали интересоваться русской литературой и культурой, благодаря, в том числе, ее продвижению во французских журналах дипломатом и критиком Эженом-Мельхиором де Вогюэ³. Однако в период правления авторитарного и сурового Александра III, взошедшего на престол после гибели отца в 1881 году, в России воцарилась реакция. Тем больше для сластолюбивых великих князей из рода Романовых (включая собственных братьев Александра – Владимира, Алексея и Павла) стало искушение предаться парижским соблазнам или прокатиться по роскошным отелям и казино в Биаррице на Атлантическом побережье и по Французской Ривьере⁴.

Во Франции русские экспатрианты наслаждались процветающей франко-русской дружбой, достигшей апогея в серии политических альянсов 1890-х годов, к вящему недовольству кайзера Вильгельма, приложившего немало усилий, чтобы вбить клин между двумя странами. Эти новые отношения были закреплены пятидневным визитом царя Николая II с женой Александрой и десятимесячной дочерью Ольгой в Шербур и Париж в октябре 1896 года. Царская семья приплыла во Францию из Шотландии, где посещала королеву Викторию в Балморале. По словам фрейлины царицы, баронессы Буксгевден, «российские суверены, с первого мгновения их вступления на французскую землю, были встречаемы бесконечными овациями»; при въезде в Париж этот прием «стал положительно сумасшедшим»⁵. Криками Vive le bébé et la nounou, «Да здравствует младенец и нянька», приветствовали даже маленькую Ольгу с няней, когда они проезжали по Елисейским Полям в открытой карете под каштанами, украшенными искусственными цветами. Во время той бурной «русской недели» двухмиллионное население Парижа увеличилось на 930 тысяч человек. Президент Форе сопровождал Николая и Александру в их визитах в Парижскую оперу, Лувр, Нотр-Дам и на Севрскую фабрику фарфора. Николай также заложил первый камень в постройку нового моста – моста Александра III, – в честь его отца, предыдущего царя.

При этом принимались особые меры безопасности, ведь царь был первоочередной мишенью для русских революционеров и анархистов. Походы по магазинам, на которые надеялась Александра, совсем не вписывались в график встреч. Однако им с мужем, по крайней мере, удалось в сладостном уединении полюбоваться красотами Версаля и развлечься на грандиозном банкете, за которым последовало театральное представление с участием французской актрисы Сары Бернар. Каждый шаг четы Романовых французская пресса описывала в мельчайших деталях; превозносили также стиль и красоту Александры. Все русское – или псевдорусское – сметалось с полок магазинов, будь то памятные фарфоровые безделушки, «царское» мыло, русская символика и флаги, портреты семьи Романовых, игрушки в виде русского медведя и кабинетные фотографии Николая, Александры и маленькой Ольги. Был изобретен особый франко-русский сорт сыра; одежду в русском стиле продавали с ярлыками «подарок от царя»⁶. После императорского визита «Париж совсем обрусел», как заметил один современник⁷. А в регистрационных книгах все чаще записывали новорожденных младенцев по имени Иван, Дмитрий, Ольга и Сергей.

Из всех русских экспатриантов, наводнивших Париж в то время, больше всего столичным развлечениям предавались искушенные великие князья. Их слава в этом смысле дошла до того, что с 1860-х годов туристам, стремившимся под покровом темноты изведать прелести тайного мира французской эротики, стали предлагать так называемое Турне великих князей – очень популярный, несмотря на отсутствие рекламы, туристский маршрут. Турне – начинавшееся после полуночи, когда закрывались театры, – позволяло платежеспособным туристам проникнуть в самые роскошные и модные бордели, игорные дома и бары Бельвиля, Монмартра и Лез-Аля; кабаре в Ла-Бютт. Турне стало частью мистической belle époque⁸. О нем появилась даже книга «Турне великих князей: парижские нравы»[1], опубликованная в 1901 году Жаном-Луи Дюбю де Лафоре, плодовитым французским писателем и издателем эротических произведений, который в 1885 году попал под суд за нарушение правил пристойности.

Считается, что идея такого турне принадлежала двум конкретным российским великим князьям – Владимиру и Алексею, сыновьям царя Александра II, – которые с юных лет регулярно наведывались в Париж в поисках сомнительных удовольствий и роскошных яств, обожаемых обоими. Великий князь Владимир Александрович, старший из дядьев Николая II (а до рождения цесаревича в 1904 году третий в линии престолонаследования), был центральной фигурой «семейной олигархии», доминировавшей при дворе вплоть до революции 1917 года⁹. Со своей мрачной красотой, «огромным ростом… и пронзительным взглядом из-под мохнатых бровей» Владимир считался самым влиятельным из великих князей. Он пользовался исключительным уважением и внушал окружающим трепет, равно как и его не менее красивая, но более приземленная супруга, немка по происхождению, Мария Павловна (в девичестве Мария Мекленбург-Шверинская)[2]. Владимир так и не смирился с тем фактом, что сам не стал императором (хотя его жена определенно питала подобные надежды на будущность их сыновей после смерти отца). Не став царем в России, он мог, по крайней мере, играть роль гранд сеньора во время своих регулярных визитов в Париж каждые два года, куда он приезжал из Санкт-Петербурга через Берлин в собственном спальном вагоне с полноценной кроватью¹⁰. Остановившись, как обычно, в любимом отеле «Континенталь» на улице Кастильоне против Тюильри, Владимир давал полную волю своему сластолюбию, а порой и жестокости, гурманским аппетитам к еде и вину, а также привычке без счета швыряться деньгами, которую унаследовал и его сын, Борис. Его жена, «требовавшая от жизни лишь развлечений», могла, сопровождая его, предаваться неумеренным тратам на покупки, а в Монте-Карло просиживать ночи напролет за игровым столом¹¹. Сегодня сложно даже представить себе размеры состояния Владимира, получавшего от императорской казны содержание в размере 350 тысяч долларов (около 10 млн на 2022 год), к которому добавлялись доходы от принадлежавших ему земель, лесов и шахт, а также жалованье от многочисленных занимаемых им военных постов и прочих синекур. Справедливо будет сказать, что на тот момент состояние Владимира равнялось «бюджету многих великих держав»¹². В своем дворце в 360 комнат в Санкт-Петербурге он хранил сборники рецептов, которые выведывал у лучших поваров России, Франции и Австрии. У него был лучший в городе винный погреб, а к столу великого князя из-за Урала доставляли осетров и бочки черной икры. В Париже он настолько прославился своими питейными и гастрономическими излишествами, что его прозвали там «Гран-Дюк бонвиван», и в большинстве парижских ресторанов до сих пор можно найти филе морского языка а-ля Гран-Дюк Владимир¹³.

И хотя слава о разгульных подвигах шла впереди него, великий князь Владимир Александрович считался образцом хорошего вкуса. Он был по-настоящему умен, утончен и образован, что ставило его гораздо выше просто богатого «светского льва»¹⁴. Владимир слыл эрудитом – его страстью были история и искусство, – был художником-любителем, причем небесталанным, и коллекционером икон. С 1876 года и до самой своей смерти он служил в Петербурге президентом Императорской академии изящных искусств и пользовался исключительным влиянием в художественных кругах. Русских денежных мешков в Париже встречали с распростертыми объятиями; но великий князь Владимир Александрович, по воспоминаниям дочери британского посланника Мериель Бьюкенен, «не только предавался экстравагантным увеселениям», но и «проводил много часов в музеях и художественных галереях, скупая для своей коллекции живопись и антиквариат»¹⁵.

Русская аристократия идеально вписывалась в Le Tout-Paris Прекрасной эпохи, то есть в круг, похожий больше на частный клуб с собственными правилами. Французская пресса регулярно дразнила читателей историями о распутстве и эксцентричных выходках великих князей, особенно об их кутежах в ресторане «Максим», «куда все, кроме épouse légitime» [законной супруги], приходили ради ночного буйства. Тут можно было запросто столкнуться с «князем Голицыным, князем Карагеоргиевичем, наследным принцем Греции Георгом и, конечно, Владимиром и его сыновьями»¹⁶. Много сплетен ходило и про кузена Владимира, великого князя Сергея Михайловича, который прославился огромными ставками в казино в Каннах. Однажды в «Максиме» великий князь Сергей преподнес своей любовнице, Августине де Льерр – одной из парижских великих кокоток (проституток высочайшего класса), – «жемчужное ожерелье ценой 20 миллионов франков, изысканно разложенное на блюде с устрицами»¹⁷. Другие великие князья гонялись за такой же куртизанкой, испанской танцовщицей по прозвищу Прекрасная Отеро, которая вернулась с гастролей в Санкт-Петербурге с полным чемоданом бриллиантов, изумрудов и рубинов.

Великий князь Владимир Александрович был столь же щедр и в чаевых: как-то раз он добавил официанту в «Максиме» «к пригоршне золотых монет еще и несколько драгоценных камней». Как вспоминал позднее его кузен, великий князь Александр Михайлович – более известный как Сандро[3], – визиты Владимира в Париж становились «праздничными днями в календарях метрдотелей и шеф-поваров Города света, которым он, устроив сначала страшный скандал из-за «отвратительного» меню, неизменно оставлял в конце вечера щедрые чаевые, вкладывая их в каждую протянутую к нему руку»¹⁸.

К концу XIX века русские обрели в Париже такую популярность, что их прозвали там «боярами». В своем знаменитом кабаре на Монмартре певец Аристид Брюан выкрикивал «казаки идут!» при виде русских, заходящих в зал для ночного разгула¹⁹. Великие князья предпочитали занимать отдельные комнаты – cabinets particuliers, – где наслаждались обществом французских куртизанок. Однако иногда распоясавшиеся бояре выходили за рамки: один граф «имел склонность накалывать острой вилкой узоры на голых женских животах», а группа русских офицеров «устраивала любопытную игру с заряженными револьверами. Они выключали весь свет и принимались палить во все стороны. Последствия этих игр замалчивались, однако ущерб наносился огромный, и за него платили по-царски»²⁰.