– Правда ли это?
Отвечаю:
– Вздор. Умирал при свидетелях и призывал, действительно, только не Изиду, а ХРИСТА.
И спрашиваю:
– От кого Вы это слышали?
– От Гершензона.
Зачем понадобилась эта “творимая легенда” Михаилу Осиповичу, – до сих пор не понимаю. Вас. В-ча он очень ценил и знал ему цену…»
Ср. также: «Когда Василий Васильевич умер и закрылись глаза, нужно было положить на веки медяки, чтобы не раскрывались веки. Но денег тогда медных в России не было, и карманы были полны ничего не стоившими бумажными пятачками Керенского. И пришлось взять какие-то медяки из египетской коллекции и их древнею медью с Озирисом и Аписом придавить глаза, еще недавно зорко рассматривавшие с восторгом эти самые монеты…»
(С. Н. Дурылин «В своем углу»)
137
Ср. также в письме Флоренского Н. Н. Глубоковскому от 13 марта 1919 года: «Розанов скончался мирно и благочестиво, за время болезни несколько раз приобщался и соборовался. От своих убеждений он не отрекался, но как-то совместил в себе радость благодати – ибо он таинственно был крещен за время болезни – свои думы о важности рождения. Погребение его было бедное, чтобы не сказать убогое: везли его на розвальнях. Но все было благолепно и светло – так искренне и красиво».
138
Ср. также: «От В. В-ча, – даже в кощунствах его – я не испытывал никогда отвода меня от живого, теплого, греющего в религии. А тут – холодом веет даже от его благословляющей руки. Его сочинения – ледяной дом… Мертвая вода. Мертвая, ледяная. Что из того, что чистая? Что из того, что бьет сильной, ослепительной струей? Все-таки – мертвая, все-таки ледяная. А у В. В-ча покойного и с грязцой была, и с мутью, и с завороженной в нее землей – но теплая, живая… Грязь отстоится и землю выплеснуть можно, а тепло, а живота останется. А от льда только и избавиться можно тем одним – растопить его на солнце, и его не будет, просто не будет».
Ср. оценку Флоренского в воспоминаниях Т. В. Розановой: «В сущности, он был глубокий пессимист, в нем было мало благодати и много рационализма. Мне кажется, он и сам это сознавал».
139
Ср. в «Апокалипсисе нашего времени»: «И наконец, неудавшееся христианство. Не может быть сомнения, что старец Зосима, конечно, есть язычник…»
140
«Варя гуляла с детьми, решила летом искупаться с ними, а потом вздумала в рубашке танцевать “a la Дункан”. В это время, к несчастью, проезжал мимо заведующий отделом народного образования – крупный партийный работник – Смирнов. Увидев такую сцену, он ужаснулся, решил, что это полный разврат, и Варю уволили».
141
Впрочем, справедливости ради в конце 1930-х годов дочерям Розанова удалось продать в Литературный музей рукописи отца. «Мы получили 25 000 рублей, разделили на три части, и первый раз вздохнули свободно от гнетущей нужды», – писала в воспоминаниях Т. В. Розанова. Еще одна часть архива была частично продана, а частично пожертвована Татьяной Васильевной и Надеждой Васильевной в 1947 и 1956 годах.