— Неофициально эти ребята привыкли исправлять ошибки политиков. Надеюсь, и сейчас они не оплошают, и мы сумеем поправить кое-что в российской политике девятнадцатого века.

— Вы с ума сошли! Это же история, она уже состоялась!

— А кто платочками торговал?

— Платочки историю не меняют. Но всё равно, глупый был, о возможных последствиях не думал. Теперь, как видите, не торгую.

— Понятно. В двадцать лет красоты нет — и не будет. В тридцать лет жены нет — и не будет. В сорок лет денег нет — и не будет. В пятьдесят лет ума нет — и не будет. Во сколько же лет вы поумнели? Куда как за пятьдесят. Я так думаю, что прижала вас нужда, и вы поправляли своё финансовое положение по мере сил. А как стало жить полегче, то и о высоком задумались. Вот и нас история поприжала. Разница лишь в масштабах.

— Вот именно, что в масштабах. Мама сынка подшлёпнет — ему это на пользу. А увеличьте масштаб, так человека и убить можно.

— Что же я, не понимаю? Я уже говорил, что поправлять историю будем аккуратно, по уму.

— Вы вроде бы хотели отлистнуть сотню лет и наново переписать.

— Это смотря как переписывать. Атомную бомбу в позапрошлый век тащить никто не собирается. Только мягкие, щадящие методы. Кстати, самый решительный и опасный эксперимент со временем поставили вы, когда сорвали в девятнадцатом веке первую ягоду морошки. Теперь мы знаем, что бабочек в прошлом можно давить безбоязненно. А значит, и историю корректировать.

— Зачем вам это?.. — простонал Горислав Борисович. — Почему вы не хотите исправлять своё время? У вас для этого есть всё: сила, знания, власть! Почему вам так хочется лезть в прошлое? Только оттого, что вам кажется, будто там проще?

— Это какая же у меня власть? — звенящим голосом спросил майор. — Ну, смелее! Тебе мои погоны властью кажутся? Власть это не погоны, а закон! А я по закону даже паршивца Тимурчика к порядку призвать не могу. Злоупотребление властью есть, а самой власти — нету! А мне злоупотребление уже поперёк глотки стоит. Не хочу!

— И поэтому вы своей властью заперли меня здесь.

— Кто тебя запер? Давай, иди, прямо сейчас. Хочешь — в город возвращайся, хочешь — в деревню. Только учти: тот, кто послал Нумизмата, тоже хочет знать, что случилось. Машину с тремя трупами из реки незаметно не вытащишь, об этом уже вся округа судачит. К тому же сегодня в Ефимках какой-то молодой человек объявился; иконами интересовался, стариной всякой. Обходительный юноша, купить ничего не купил, а со всеми побеседовал.

— Что ж вы его не задержали?

— Вот, пожалуйста! А кто возмущался, что его тут силком удерживают? Или для себя любимого закон, а для остальных — беззаконие? Нет уж, выбирай себе, дружок, один какой-нибудь кружок. Сомнений нет, казачок засланный, но как это доказать? Перед законом он невинней агнца божьего: нет, не был, не имел, не привлекался… А кто за его спиной стоит, я пока не знаю. Между прочим, казачок рыбалкой интересовался и охотой. Расспрашивал, кто из местных ружьишком балуется. А это значит, — майор прищурился, глядя в лицо Гориславу Борисовичу, — тот, кто мальчика сюда послал, знает, что Нумизмат не по пьяному делу в реке утонул, а застрелен из ружья. Узнать это можно или у того, кто стрелял, или от местной ментовки. Дальше информация просто не успела расползтись. И тут, как ни крути, получается, что о тебе он тоже наслышан. Ну, что выбрал: здесь остаёшься или идёшь домой?

Горислав Борисович безнадёжно махнул рукой и ничего не ответил.

Весь следующий день Горислав Борисович проскучал в компании толстого прапорщика Степана Петровича. Охраны заметно не было, лишь четверо парней азартно пинали мячик на пустой автомобильной стоянке. Только очень внимательный взгляд мог заметить, что они сменяются каждые два часа. Сам Горислав Борисович так и не понял, кто играет в мяч — караульные или свободная смена. Где они скрывались всё остальное время, было тоже не понять. Въезд на территорию мотеля был перекрыт, на воротах, впервые за всё время существования, красовалась надпись: «Мест нет».

Майор привычно объявился под вечер и вопреки ожиданиям довольно долго не приходил в коттеджик к Гориславу Борисовичу. Зато среди отдыхавших в мотеле бородатых парней поднялась некоторая суматоха, и даже Степан Петрович сновал между коттеджей торопливей обыкновенного.

Верный привычке не высовываться, Горислав Борисович сидел в своей комнате с забойной книжкой в руках и не высовывался в самом прямом смысле слова, хотя забойная книжка оказалась столь тупой, что хоть гвозди забивай. А возможно, так только казалось из-за томительного ожидания реальных событий.

Наконец майор снизошёл и до Горислава Борисовича. Как всегда, постучался и, войдя, уселся за стол. Выдержал пятисекундную паузу. Потом сказал: