Книги

Россия в шубе. Русский мех. История, национальная идентичность и культурный статус

22
18
20
22
24
26
28
30

Рецептура выделки и крашения создавалась на базе последних достижений европейской и американской промышленности. Недостаток и дороговизна импортных химикатов привели к временному возврату к старинным рецептурам и естественным красителям. Большинство рецептов были созданы зампредом правления Пушногосторга и Союзпушнины А. К. Сташевским на базе московской Опытно-красильной мастерской Пушногосторга[676]; они не потеряли своей актуальности и спустя долгие годы (вторая волна их популярности пришлась на 1990-е)[677]. Красный командир, до 1917 года Сташевский работал на красильных фабриках Парижа и Лондона, где прошел путь от чернорабочего до мастера меховщика-красильщика[678].

В 1929 году отделение звероводства и охотоведения Московского зоотехнического института было выделено в самостоятельный Институт пушного звероводства (ИПЗ). В следующем году была открыта меховая кафедра при Московском институте кожевенной промышленности (в настоящее время кафедра технологии кожи и меха РГУ им. А. Н. Косыгина). В систему профильного профтехнического образования вошли школы ФЗУ, рабфаки, техникумы, специальные курсы красных директоров[679].

В 1932 году по инициативе Сташевского на базе Мосмехкомбината создана Центральная научно-исследовательская лаборатория (ЦНИЛ Наркомата легкой промышленности СССР). Лаборатория занималась технологическими разработками в области выделки и крашения и внедрением оборудования для мехообрабатывающей промышленности[680]. Курсы при ЦНИЛ встроились в существующую систему профобразования. Позднее на базе ЦНИЛ открыли первый в стране Всесоюзный научно-исследовательский институт меховой промышленности (ВНИИМП). Институт определял направления развития меховой промышленности, разрабатывал теорию мехобработки, ГОСТы, искал революционные и рационализаторские решения[681].

Велась работа над устранением недостатков «второстепенного» меха. Изделия из них, особенно прошедшие облагораживание, были относительно красивы, но обладали крайне низкой носкостью (волосяной покров быстро истирался, тонкая кожа рвалась) и слабыми теплозащитными свойствами[682]. Несмотря на недостатки, спрос на изделия из «второстепенного» меха на внутреннем и на внешнем рынках был огромным. Поточная мехобработка, организованная Сташевским, была рассчитана на массовый сбыт продукции. Миллионы шкурок мелких грызунов в виде меховых пластин и готовых изделий экспортировались в страны Европы, США, Австралию, принося казне иностранную валюту. Дешевые и красивые изделия из меха второстепенных видов продавались и в магазинах Торгсина (1930 – январь 1936), где их охотно покупали за «валютные ценности» (к ним относили не только наличную валюту, но драгметаллы и антиквариат)[683].

Благодаря интенсивному развитию мехообрабатывающей отрасли СССР впервые в истории полностью отказался от импорта переработанной пушнины. В 1931 году объем экспорта второстепенных видов достиг 5 млн рублей. К этому времени производство меховых товаров выросло с 9 млн рублей в 1925/26 году до 130 млн рублей. В 1932 году на внутренний рынок было выпущено меховых товаров на сумму 200 млн рублей, что утолило острый товарный голод только отчасти[684]. «Емкость потребления мехов расширяется в результате повышения материального благосостояния рабочих, колхозников и всех трудящихся», – докладывал Сташевский[685]. Единственно верным курсом создания лучшей в мире меховой индустрии была объявлена ускоренная индустриализация, результат которой «встряхнул весь пушной мир»[686]. В конце 1932 года Сташевский был удостоен высшей награды СССР – ордена Ленина.

В следующие несколько лет промысел и обработка второстепенных видов усилились. Рост их удельного веса в пушно-меховом экспорте в процентах по стоимости за 1931–1934 годы вырос с 2,3 до 7,6 %[687]. «Облагороженные» меха стали одной из основных статей валютного экспорта и основой для развития отечественной меховой моды. Особенно любимы были кротовые шубы.

С ростом благосостояния и страны, и ее граждан хозяйственное значение «второстепенного» меха уменьшалось. С 1935 года он постепенно вытеснялся недорогими «полублагородными» мехами, имеющими лучшие показатели носкости и теплозащитных свойств: ондатрой, нутрией, кроликом. Новым курсом развития объявляется повышение качества сырья, так как «государство и охотники теряют… от „засоренности“ ассортимента вторыми и третьими сортами»[688]. Продукция из меха мелких грызунов постепенно снимается с экспорта «в связи с огромным ростом спроса на меха со стороны трудящихся СССР – по просьбам трудящихся»[689]. К 1950-м годам ее вывоз почти полностью прекратился, оставаясь лишь на внутреннем рынке, где она имела определенное хозяйственное значение еще некоторое время[690].

Печелазовые и сторожковыеДинь, динь, дон,динь, динь, дон,день кошачьих похорон.Что за кошки –восторг!Заказал их Госторг.Нет такой дуры,чтоб купила шкуры.От утрадо темнотыплачут кошки и коты.У червонцевтожеслеза на роже.И один только радгосподин бюрократ.Маяковский В. В. Про Госторг и кошку, про всех понемножку: Похороны безвременно погибших кошек (1927)[697]

Выполнение задачи по повышению доступности меховых изделий было непростым, особенно учитывая рост численности населения СССР и его покупательной способности. Пушно-меховая индустрия СССР с ее опорой на перерабатывающие заводы-гиганты, столь успешно созданная Сташевским, могла бесперебойно работать только при полном обеспечении сырьем. Реконструкция сырьевой базы привела к резкому росту пушно-меховых ресурсов: по сравнению с дореволюционным периодом к 1935 году они выросли более чем вдвое[691]. Еще одна – относительно новаторская – идея заключалась в вовлечении в конкуренцию с дикой и звероводческой пушниной, морским зверем и меховой птицей, продуктами кролиководства и каракулеводства меха «печелазовых» (кошка лазит на печку) и «сторожковых» (собака сторожит дом)[692].

Несмотря на определенное значение меха кошки и собаки для народного хозяйства, важно отметить, что понятия «печелазовый» и «сторожковый» как символы глумления над нашими «братьями меньшими» получили стойкое неприятие и не прижились ни в русской культуре, ни в русском языке[693], в очередной раз обозначая характерный для русской культуры конфликт между романтизированным восприятием их как самых распространенных домашних животных-компаньонов, чье присутствие в человеческой жизни наблюдается не менее десяти тысяч лет и прагматическим использованием в качестве источника кожевенного и мехового сырья.

Так или иначе, именно кошка и собака наиболее прочно включены в человеческий быт и общение. Это одни из самых социальных животных, которых человек наделил мифопоэтическими функциями, где собака символизирует верность, а кошка – домашний уют[694]. Идея по вовлечению в мехобработку «печелазовых» и «сторожковых», как и конфликт, который она несла, не была абсолютно новой: русские выделывали кошек на экспорт еще с XVIII века, и объемы заготовок были весьма значительны[695]. Достаточно вспомнить гоголевскую «Шинель», для утепления которой послужила «кошка, лучшая, какая только нашлась в лавке, кошка, которую издали можно было всегда принять за куницу»[696].

Мех собаки был также востребован, особенно на рубеже XIX – XX веков на пике развития индустрии мехового фальсификата, когда он использовался для имитации меха серебристо-черной лисицы. Вспомним и гардероб Эллочки Щукиной из «Двенадцати стульев» И. Ильфа и Е. Петрова, созданный в заочном противоборстве с американской миллионершей (1927)[698]. Предприимчивой женой инженера Щукина был приобретен не только уже ставший нарицательным мексиканский тушкан, выкрашенный зеленой акварелью. «Заманчивые блага рабкредита»[699] предоставили ей «собачью шкуру, изображавшую выхухоль. Она была употреблена на отделку вечернего туалета»[700].

Показательна речь основателя советской пушно-меховой индустрии Сташевского:

– Надо начать заготовлять кошек и собак.

– Что мы с ними будем делать? – спросили его [хозяйственники].

– Не с ними, а из них, – поправил Сташевский. – Мы будем из них делать соболя, сурка и енота ‹…› 20 миллионов сельских хозяйств в стране. По кошке с каждого двора – 20 миллионов кошек. По собаке – 20 миллионов енотов[701].

«Это даст громадную прибыль и внутри, и на заграничном рынке», – был уверен нарком внешней и внутренней торговли СССР А. И. Микоян (из речи на вечернем заседании Объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) 7 апреля 1928 года)[702].

Первые шаги молодого советского государства в этом отношении были сделаны еще в 1922 году[703]; в экспортных заготовительных документах «кошка меховая» и «собака меховая» появляются в 1925 году. (Сташевский подключился к решению пушно-меховых вопросов только в 1926 году.) Объемы заготовок росли. Вывоз из СССР невыделанной «кошки меховой» составлял в сезоне 1925/26 года – 6175 штук, в 1926/27 году – 8774 штуки, в 1927/28 году – 10 906 штук, в 1929 году – 46 137 штук, в 1930 году – 37 125 штук, в 1931 году – 206 704 штуки, в 1932 году – 477 116 штук; невыделанной «собаки меховой» за аналогичный период: в сезоне 1925/26 года – 1010 штук, в 1926/27 году – 627 штук, в 1927/28 году – 23 299 штук, в 1929 году – 11 440 штук, в 1930 году – 24 920 штук, в 1931 году – 290 494 штуки, в 1932 году – 78 192 штуки[704].

Заготовительные цены были установлены в пределах 50 копеек за кошку (цены сырейно-красильной фабрики ленинградского губернского треста швейной промышленности «Ленинградодежда» на 1927 год). Впоследствии цены были повышены до 90 копеек и выше[705], что вызвало ажиотаж среди «охотников на кошек», так что «обыватель боится за судьбу своих кошек и водит их гулять на веревочке»[706]. «Если мужик получает за драную кошку в два с половиной раза дороже, чем за пуд хлеба, ясно, что он хлеб запустит и начнет заниматься кошкоразведением», – пояснял М. М. Хатаевич (из выступления Ответственного секретаря Татарского обкома ВКП(б) на утреннем заседании Объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) 7 апреля 1928 года)[707]. За «средневзвешенную» (по выражению Микояна) собаку давали 1,5 рубля (1928)[708]. Животных доставляли на переработку «в одиночку и мешками»[709].

Заготовленный кошачий мех сортировался на две группы: «кошка домашняя меховая» с недлинной грубой остью и мягким пухом и «кошка домашняя пуховая» (ангорская) с длинным, шелковистым мехом, где пух мало отличался от ости. Заготовительная цена на котят не превышала 25 % от «взрослой» цены. Дороже стоили дымчатые, полудымчатые, серые и тигровые шкурки: они использовались в натуральном виде. Остальные облагораживались окраской и стрижкой. Белую и желтую кошку окрашивали «под соболь» в коричневый и черно-коричневый цвет. Пестрых, черных, белых и серых стригли и окрашивали «под котик», где верхний волос и пух имели разные оттенки черного. Белых, серых и желтых окрашивали «под биберет» в пепельно-коричневый цвет или «под нутрию» в коричневый. Шкурки любых цветов самых низких сортов красили в черный «под кролика».

Вспоминается диалог профессора Преображенского и Шарикова из «Собачьего сердца» М. А. Булгакова (1925):