• сур (с резким переходом от темного основания волоска к светлому кончику; расцветок с поэтическими названиями: «пламя горящей свечи», «цветок абрикоса» и другие);

• коричневая (от светлых до темно-коричневых, в том числе бежевые и бронзовые);

• белая;

• черная.

Многое из перечисленного выпускалось только в СССР; такие меха ценились на внешнем рынке дороже остальных. С развитием мехо-красильной промышленности стал появляться каракуль, окрашенный в яркие цвета, нехарактерные для натурального меха, такие как розовый, зеленый (в этом случае использовались германские красители) и натуральные оттенки: серый, стальной, бежевый, табачный и коричневый (на английских красителях). Окрашиванием в черный облагораживали и натуральный черный каракуль, поскольку его природный цвет считался недостаточно ярким, а иногда имел нежелательные оттенки (ржавчины, бурые). Кроме того, окрашивание улучшало качество меха – кожевая ткань при окраске «усаживалась», и завиток становился плотнее.

Со временем каракуль стал облагораживаться фантазийным окрашиванием при помощи аэрографии, трафаретов, резервирования, верховой наводки с применением особой обработки. Овчина с прямым волосяным покровом облагораживалась имитацией завитка.

Мода на высококачественный каракуль держалась десятилетиями[655].

Самый массовый спрос на внешнем рынке (после белки) и один из самых массовых на внутреннем рынке имел мех кролика[656]. Огромные его объемы перерабатывал Казанский меховой завод-гигант, вдвое больше Лейпцигского завода, самого крупного среди зарубежных, и крупнейший по мощности во всем СССР. Он обеспечивал обработку 25 млн кроличьих шкурок в год. Реконструкция Ленинградской сырейно-красильной фабрики № 1 предполагала увеличение выпуска продукции с 5 млн до 8 млн штук кролика в год. Сдача в эксплуатацию Московского каракулево-кроличьего завода дала стране 2,7 млн каракулево-мерлушечных и 12 млн кроличьих единиц в год[657].

Шкурки лишь немногих пород кролика с точки зрения эстетики могли использоваться в натуральном цвете: это шиншилла, серебристый, шампань и коротковолосый кролик рекс с кенгуровой окраской[658]. Остальные облагораживались. Самая прибыльная технология заключалась в стрижке шкурок самых низких сортов с последующей трафаретной печатью под леопарда. Пользовались спросом и другие имитации: в нестриженом и нещипаном виде – под соболь, норку (в коричневый цвет с темным хребтом), белку, лютер (под выдру или бобра), под голубую лисицу; в стриженом и щипаном – под биберет (под бобра в коричнево-пепельный), нутрию, крота (в зеленовато-пепельный) и под котик (морской котик).

О последней технологии нужно сказать особо, поскольку черные или темно-серые глянцевые котиковые шубки, легкие, но теплые и ноские в СССР были особым объектом желания – их могли себе позволить только дамы из высшей советской номенклатуры, но мечтали о них многие. Повышенным спросом отличались и имитации котикового меха – так называемый «электрический котик». Для их изготовления использовался кролик специальной котиковой породы, чей волосяной покров не имеет ости и этим напоминает щипаного морского котика. Особым спросом пользовался котиковый кролик высшего качества (таких было не более 10 % от общего объема), с равномерной густотой пуха; его использовали для пошива дамских «котиковых» манто. Такие шубки стоили недешево из-за специфики исходного материала и технических сложностей его обработки[659].

На пике моды имитации под котик изготавливались из любого пригодного материала: не только из кролика, но также из кошки и собаки (о незавидной роли «братьев наших меньших» в меховой промышленности будет сказано чуть ниже), козлика, мерлушки, смушки, каракуля, овчины и зайца-русака[660]. Скудный меховой рынок моментально поглощал все выпускаемые имитации, самого разного качества и разной ценовой доступности.

Довольно доступным и потому распространенным материалом был так называемый козлик меховой – обработанные шкуры домашних коз. Шкурки сортировались по фактуре – на муаристые, гладкие, меховые и безволосый голяк; по цвету – на черные, серые, коричневые, белые и пестрые. Часть козлика использовалась в натуральном виде, часть шла на имитацию норки и белки, другая часть – на имитацию пушистого муфлона, для чего был открыт специальный Астраханский муфлонный завод (1925)[661].

Успешно реализовывались даже отходы массовых видов меха: их лоскут стабильно продавался на внутреннем и внешнем рынках для пошива воротников, шапок и рукавиц[662].

Гигантские объемы производства массовых видов меха дали стране возможность удовлетворить товарный голод на внутреннем рынке и выйти на позиции крупнейшего поставщика меха на рынке международном. В отличие от продаж эксклюзивной пушнины, в этой сфере поставки состояли не столько из необработанного материала, сколько из выделанного, облагороженного, а иногда – что было безусловным достижением отрасли – и конфекционированного[663].

Рубежный момент наступил в 1929 году – не случайно И. В. Сталин назвал его «годом великого перелома на всех фронтах социалистического строительства»[664]. Развитие технологий предоставило меховщикам возможности специализации на узком ассортименте, усовершенствования технологических процессов обработки, повышения качества продукции и, что немаловажно, снижения ее себестоимости.

Момент совпал с началом мирового экономического кризиса (1929–1933). Последовавшая за биржевым крахом октября 1929 года в США (главного покупателя русского меха) лавина банкротств была особенно разрушительной на меховом рынке; наиболее сильно кризис сказался на продажах в сегменте люкс. Пушно-меховой экспорт СССР обрушился с 116,1 тысячи рублей в 1928–1929 годах (наивысшая точка в годы первых пятилеток) до 85 тысяч рублей в 1929–1930 годах; в дальнейшем он упал до 63,8 тысячи рублей в 1931 году, 42,6 тысячи рублей в 1932 году и 36,5 тысячи рублей в 1934 году.

Из-за понижения покупательной способности самые ценные меха уступили место менее ценным: соболя заменяли куницей, затем норкой. Изменилась классификация пушнины: часть низших ее видов, таких как белка, переводится в высшие[665]. В круг промысловых животных активно включаются представители так называемых второстепенных видов мехового сырья (крот, хомяк, суслик и суслик-песчаник, амбарная и водяная крыса, медведка, песчанка, пищуха, слепыш, соня-полчок, бурундук, тушканчик или земляной заяц и другие), ранее почти или полностью не представлявшие интереса для мехообработки[666].

Промысел мелких грызунов как вредителей социалистического хозяйства (земледелия, садоводства и виноградарства и так далее) и переносчиков инфекционных заболеваний поощрялся особо. «Мы взяли линию на то, чтобы использовать отбросы народного хозяйства, использовать все, что валяется и нам не нужно, но что можно использовать, продать за границу, получить оттуда золото, давая вместе с тем заработок деревенской голытьбе, давая заработок беспризорным, которые не имеют никакой работы. Мы дали указание обратить внимание на эти мелочи, кости, тряпки, всякие отбросы, крыс, сусликов. Ведь вся эта и подобная ей „мелочь“ дает десятки миллионов рублей валюты ‹…› Насчет экспорта можно сказать прямо, что масла мы не можем расширять, яйца мы тоже не можем расширять, потому что у нас их кушают внутри страны, и правильно поступают, но крыс никто не кушает, а за границей их у нас покупают, и мы от них имеем прибыль», – заявил нарком внешней и внутренней торговли СССР А. И. Микоян[667].

Такой подход позволял получать крайне дешево (буквально за копейки) и продавать (уже несколько дороже) сотни миллионов шкурок меха: в 1924–1930 годах шкурки мелких грызунов заготавливались по 6 копеек за штуку; в экспортных документах они появляются в сезоне 1925/26 года[668]. С сезона 1928/29 года заготовки усиливаются, заготовительные цены увеличиваются до 30–35 копеек; Наркомторг выбросил лозунг «лови крыс, лови кротов, лови хомяков»[669]. Итогом такого подхода стали рекордные объемы заготовки мехсырья второстепенных видов, никогда не известные истории: так, годовые заготовки суслика достигали 94,8 млн штук, крота – 28,7 млн, водяной крысы – 20 млн, хомяка – 11,6 млн, бурундука – 4,2 млн, амбарной крысы – 2,4 млн, суслика-песчаника – 1,4 млн, земляного зайца и слепыша – 1,2 млн[670].

В дело шли даже шкурки с серьезными пороками, такими как разрывы, кусты линьки волос, дыры, вытертые места, закат волоса, плешины. «Шкурки, имеющие один из таких пороков, как разрывы общей длиной до 2 см, кусты линьки волос, дыры, вытертые места, закат волоса до 1 % площади шкурки дефектными не считаются», – так выглядела сортировка по группам дефектности[671]. С целью максимального удешевления производства допускалось отсутствие деления на кряжи и сорта. Здесь стоит отметить, что натуральный мех второстепенных видов даже высокого сорта по большей части некрасив – за исключением, может быть, меха летяги, напоминающего шиншиллу, а также меха крота. Поэтому значительная доля шкурок облагораживалась окрашиванием в черный или коричневый цвет или в виде имитаций по трафарету.