— Их ищут. Охрана уже навела порядок. Я сам всё лично проверял перед отъездом. — При этих словах Кэйдар усмехнулся. Для него авторитет зятя мало значил, и своего отношения он не скрывал. Лидас поджал губы, нахмурился, но вслух ничего не сказал, отвернулся, беря с блюда маленькую булочку, политую сладким сиропом.

Айна сидела чуть в стороне и внимательно, с непонятным интересом разглядывала мужа. Черноволосый и белокожий, как и она, этим он очень напоминал потомственного аристократа. Тёмно-карие глаза, открытый лоб, на него падала одна только прядь и, подсыхая, дерзко вилась. О, Лидас постоянно воевал со своими кудрями. Он носил волосы чуть длиннее принятого у аэлов стандарта моды и, сколько Айна его знала, постоянно мучился с ними, пытался разгладить, уложить в причёску. Но влажный гребень помогал мало, равно как и подслащенная вода.

Он старше Кэйдара на два года, а её — на все четыре, но так не скажешь. Лицо молодое, высокие скулы и всегда гладко выбритый подбородок. Лидас следит за собой, настоящий чистюля. Вот и сейчас, сразу же с дороги приказал приготовить себе ванну и только после вышел к ужину.

Он очень редко улыбается, это Айна поняла лишь в эту минуту. А ещё он мало рассказывает о своём прошлом, о своей жизни. Он замкнутый какой-то, чужой тебе. Чем он живёт вообще? Чем занимается?

Строит поместье. Официально для Властителя, по-настоящему же хочет перебраться туда сам, подальше от города, поближе к горам. Он не верит в то, что власть может перейти к нему, не стремится к власти. Даже жить собирается отдельно, своей семьёй.

Для Правителя Лидас очень мягок характером. За все пять лет он ни разу не приказал высечь кого-нибудь из слуг, никого не ударил сам. Кэйдар знает эту его слабость и постоянно бьёт в одну точку. Со стороны они приятели, родня, но Айна, как всякая женщина, за внешними репликами и ответными улыбками чувствовала постоянное противостояние двух соперников, двух мужчин, обладающих немалой властью. Вот только Лидас постоянно уступал, чаще молчал или делал вид, что издёвка не достигла цели, осталась попросту незамеченной, непонятой.

— …Это дело нельзя так оставлять. Лучшему скульптору Столицы проломили голову. Взбунтовались против существующих порядков. Раб не имеет никакого права на это. Он не смеет поднимать руку на свободнорождённого. Не смеет выступать против воли хозяина, даже если тот вообще перестанет его кормить.

Есть единый закон, заведённый раз и навсегда, и если он не выполняется, нужно срочно принимать меры.

Кэйдар говорил громко, с раздражением в голосе, но его возмущение адресовывалось не нарушителям закона, а Лидасу. Он здесь, он в городе тогда, когда в горах до сих пор бродит шайка беглых рабов! Как можно быть таким мягкотелым?

— Когда ты поедешь ещё раз?

Лидас в ответ плечами пожал, ответил не сразу:

— Мне обещали доложить обстановку…

— Когда беглых поймают, ты, как хозяин, должен быть на месте, — Кэйдар довольно бесцеремонно перебил его. — Кто будет следить за выполнением казни?

— Я не собирался никого казнить.

— Это как? Встретим их гирляндами из цветов, как победителей?

Лидас поморщился: ирония здесь вообще казалась ему неуместной.

— На рабов в эту зиму выросла цена. Хорошего работника купить сложно…

— Хорошего работника всегда купить сложно! Лучший работник тот, кто получает от тебя жалование каждую неделю.

— Ну, ладно. Если ты настаиваешь, я поеду ещё раз, — неожиданно согласился Лидас. — Хоть завтра. Поедешь со мной? Хотя нет, я возьму с собой Виэла. — У Айны при этих словах сердце невольно сжалось, как иногда бывает при плохом предчувствии, но внешне она никак не выказала своего беспокойства.

* * *