– Нет, это выглядело бы нелепо. Кстати, Англия – еще более печальная страна, чем Франция. И от их китчевой монархии слегка отдает гротеском.

– Но французы симпатизируют английской монархии. И Стефану Берну[95].

– Мне нравится Стефан Берн, он славный. При монархии папы надзирают за королями, короли – за знатью, знать – за буржуазией, буржуазия – за народом и прелатами, которые делятся на две группы – прелатов аристократических и народных; каждый выполняет свою работу, и все вместе создает гармонию.

– Бальзак сказал, что гармония – это поэзия порядка…

– Да-да. Определенный пессимизм, который у меня часто отмечали и который во мне действительно присутствует, наводит меня на мысль, что у нас мало шансов на возрождение этого института. В то же время я думаю, что я мог бы жить при таких условиях.

– О, так вы в душе монархист и католик! Может, вы еще тоскуете по коммунистическому руководству? По обществу, которое ищет форму гармонии в коллективной организации?

– Да, я немного знаком с этой системой, и она мне симпатична.

– Дома культуры? За вычетом идеологической составляющей? Если оставить только чисто культурный аспект?

– Идеологическая составляющая была более или менее факультативной. Коммунизм менее глобален, чем христианство, но при коммунистах было не так плохо. Там не было беззакония, зато было довольно весело. Будь я склонен испытывать ностальгию, я бы о нем сожалел.

– Но вы не испытываете ностальгии?

– Нет. Я готов признать, что в каком‐то смысле христианство было лучше, хотя я не знал его в активной фазе. Но я не готов допустить, что постоянное движение – это хорошо. Эта идея вызывает у меня инстинктивное отторжение.

– Однако монархия находилась в постоянном движении…

– Нет, все бури касались только частностей. Централизация страны, усмирение крупных феодалов – на протяжении нескольких веков вся политическая история Франции к этому и сводилась.

Повседневная жизнь обычных людей протекала в полной гармонии. В ту эпоху не существовало воинской повинности и не было глобальных войн, с которыми человечество столкнулось позже. Ну да, время от времени приходилось терпеть какого‐нибудь обормота… Впрочем, война 1870 года, прекрасно описанная Гюисмансом, с точки зрения населения была первой “дурацкой” войной, выходящей за рамки ограниченного конфликта между монархиями. Никто не понимал, что происходит и почему война вдруг стала всенародной. При монархии тоже случались войны, сопровождавшиеся насилием и прочими жестокостями, но все это не выплескивалось за определенные пределы.

– Вас по‐прежнему интересует проблема защиты животных?

– Очень интересует. Я вхожу в жюри премии “30 миллионов друзей” и каждый год читаю большое количество книг на эту тему.

– Вы встречались с Брижит Бардо?

– Нет, нет, в “30 миллионах друзей” на нее смотрят слегка косо.

– Животные – наши братья, ровня человеку?

– Конечно нет, да никто никогда и не заявлял ничего подобного. Просто к животным надо относиться с уважением и не допускать жестокого обращения с ними.