Как пишет Каминский [Kaminski 2004: 16], первый вопрос новичку в польской тюрьме звучит так: «Ты грипсмен [заключенный высокого статуса]?» Вопрос ставит отвечающего в затруднительное положение: ответ «нет» приведет к потере уважения, что может быть опасным, в то время как, сказав «да», вы должны это доказать. Точно так же в Грузии вопрос: «Ты кой бичи?» или «Ты следуешь понятиям?» приводит к той же ситуации. Различные масти и существующие внутри них различные статусные ранги, такие как «козлы», «петухи», «мужики» и т. д., при установлении истинной идентичности кого-то в этой субкультуре должны быть четко обозначены. Как же люди распознают, что они имеют дело с кем-то из этой статусной группы или ее сторонником, и каким образом свидетельствующие об этом индикаторы должны обеспечивать безопасность, предотвращая их узурпацию другими людьми из более низких статусных групп?

Аспекты бренда «воры в законе» – бережливость и тюрьма как образ жизни, уникальная вербальная и визуальная культура – полностью состоят из условных сигналов, обозначающих статус и широко понимаемых в постсоветском контексте [Gambetta 2009а]. Себестоимость таких сигналов не обязательно является недоступной для обманщика, который пожелал бы ими воспользоваться. Напротив, знаки применяются широко распространенные, построенные на взаимно понятных конвенциях, и потому требуют других форм сдерживания мошенников, таких, например, как угроза наказания за демонстрацию татуировки, на которую имеют исключительное право только воры в законе. Но даже в этом случае еще не вполне ясно, насколько правильно можно идентифицировать вора в законе. Ясно видных отличительных черт образа жизни для этого недостаточно. Манеры поведения, язык и татуировки, которые могут быть сделаны только в исправительно-трудовых лагерях, могут быть с легкостью воспроизведены самозванцами, особенно в странах, где в какой-то момент оказались в заключении очень многие люди. Уголовная субкультура навязывала заключенным различные идентичности, и эти идентичности постепенно становились частью контркультуры за пределами тюрьмы [Dobson 2009].

Решая проблему мимикрии под них, воры в законе используют прежде всего такой вариант доказательства аутентичности, который в высшей степени трудно имитировать, – распознавание по лицу и имени. Респонденты неизменно сообщали, что идентификация вора в законе основана на личном знании того, кто является им в данной местности, по крайней мере, по прозвищу. Это, по-видимому, подтверждает мысль о том, что воры в законе, по крайней мере на ранних этапах своей криминальной карьеры, контролировали места, связанные с ними персонально, часто те, в которых они выросли, и это согласуется с данными, представленными ранее (см. главу 5). Кроме того, описанным выше способом можно было легко выяснить, действуют преступники более низкого ранга от имени конкретного вора в законе или нет.

Для того чтобы кто-то осознал, с кем он имеет дело, репрезентация характерных признаков принадлежности к группе вторична по сравнению с простой демонстрацией лица. Один из респондентов опознал конкретного вора в законе на встрече, устроенной, чтобы вернуть украденную машину: «Я не знаю точно, что он [вор в законе Д.] сделал… Я не очень много знаю о нем или о том, что он контролировал, но я знал его в лицо и по имени. Ведь здесь все друг друга знают, верно?» [R23].

Или, как рассказывал другой респондент, «вся Грузия знала, кто был вор в законе… [это] круг авторитетных преступников и… было известно… кто в Грузии вор в законе, кто ниже их, кто сегодня или завтра может стать вором в законе и так далее… если вы выйдете на улицу и спросите ребенка, он может вам сказать, кто там вор в законе» [R20].

Таким образом, воры в законе в Грузии полагаются на идентификацию по лицу и по имени и имеют отличительные манеры и речь. Может возникнуть вопрос, почему тогда ворам в законе нужно принимать активное участие в долгом процессе подготовки собственной инициации и получения статуса в результате, а не просто полагаться на свою личную репутацию. Ответ на этот вопрос заключается в том, что, как уже упоминалось, коллективные репутации распространяются гораздо быстрее, чем индивидуальные. Франшиза действует по аналогичной схеме. Франшизодатели могут развивать свой бизнес быстрее, избегая полных инвестиций и ответственности за каждое предприятие. Вместо этого они контролируют покупателей франшизы, связывая их с ее судьбой, требуя охраны и стандартизации товарных знаков, бизнес-концепций и методов работы. Для покупателей франшизы, с другой стороны, репутация бренда может выполнить всю работу по привлечению клиентов. Для воров в законе это сработало ничуть не хуже. Один из респондентов резюмировал:

Здесь бренд делает всю работу по рекламе услуг воров.

Кроме того, в контексте советских и постсоветских тюрем, в которых наблюдается большая текучесть заключенных, а архитектура предусматривает большие открытые пространства, обеспечивая широкий круг общения узников, принадлежность к статусной группе может снизить затраты, связанные с созданием индивидуальной репутации с тем, чтобы не доказывать свою идентичность снова и снова всякий раз, когда происходит перемещение из одной тюрьмы в другую [Gambetta 2009а]. Об этом свидетельствуют ответ на упомянутый Каминским вопрос [Kaminski 2004], задаваемый в польских тюрьмах, – вы грип-смен? – и его варианты в Грузии. Каминский утверждает, что наилучший ответ на упомянутый вопрос: «спросите других грипсменов». Те, кто уже известен как преступники с высоким статусом, смогут сказать, являетесь ли вы также одним из них или нет. Эта система рекомендаций подразумевает сеть связей, посредством которых поддерживается информация о том, кто имеет высокий статус и кто его не имеет. В таком государстве, как Советский Союз с его высокой текучестью заключенных, такие средства, как воровской прогон — криминальный эквивалент информационного бюллетеня, распространяемого по тюрьмам, – были незаменимы для предотвращения непрерывного самоутверждения по прибытии в новые тюрьмы и обеспечивали статусу вора в законе большую мобильность. Одна из респонденток, работница тюрьмы [R25], утверждала, что там, где она работала, на то, чтобы выяснить положение нового заключенного в тюремной иерархии, требуется не больше часа. Подобным образом перемещение из региона в регион за пределами тюрьмы может быть значительно облегчено путем инвестирования в приобретение статуса вора в законе. В то время как в маленьком городке вор в законе может быть известен всем лично и иметь репутацию независимо от его принадлежности к ворам в законе, за пределами этого места его лицо и имя менее важны, чем сам факт того, что он является вором в законе.

«Титул» вора в законе обеспечивает его носителям большую мобильность и позволяет пользоваться высоким статусом в разных местах. Это создает особую проблему для правоохранительных органов и может помочь объяснить кажущееся легким перемещение мафиозных организаций из постсоветского региона в другие страны [Williams 1997]. Как отметил один грузинский эксперт, занимающийся реформой пенитенциарной системы, одной из самых больших проблем в поиске подходящей политики для борьбы с ворами в законе была мобильность их власти [R42]. В криминальном преступном мире, находящемся под постоянной угрозой репрессий со стороны государства, возможность переехать в новую среду, в тюрьму или за ее пределы, и быстро утвердиться является ключевым фактором выживания лица, строящего успешную криминальную карьеру. То, что человек обладает определенными криминальными качествами, может стать понятным из гораздо более широкой коллективной криминальной репутации, сопровождающей понятие «вор в законе», которая уже сформировалась во времени и пространстве.

Подводя итог вышесказанному, укажем, что есть веские причины инвестировать в то, чтобы стать вором в законе. Вложение личной репутации в более объемную репутацию воров в законе защищает статус от самозванцев, персонализируя отношения с клиентами в определенном регионе и используя распознавание лиц и имен, в то же время снижая затраты на рекламу и производство насилия за счет использования фирменного наименования. В частности, бренд «воры в законе» обеспечивает отдачу немедленно после того, как носитель «титула» попадает в тюремную систему или переезжает в другой регион.