Иначе, несмотря на обещание, сделает по-своему. У Полины с Мироном такой славный сынишка. И если придут убивать меня, вряд ли они оставят в живых даже его. Зачем им оставлять того, кто рано или поздно сам придет за их головами? А именно так все и будет: мир здесь другой, и порядки иные.

Остап ушел, я с трудом опустился на ложе, застеленное звериной шкурой. Мягкой и приятной наощупь. И еще, можно нисколько не сомневаться: она имеет такие же свойства, как, например, медвежья. Иначе бы здесь не лежала. В медвежьей шкуре никогда не бывает паразитов, так уж она устроена. В противном случае за время долгой зимней спячки, те ее хозяина до полусмерти бы загрызли. А сам он исчесался бы. Представив себе скребущего шкуру когтями во сне медведя, который еще то и дело бормочет проклятья, я улыбнулся.

Таким, улыбающимся, меня и застала Полина, которая принесла бульон. В термосе, выглядевшем настолько новым, как будто она только что сбегала в близлежащий магазин, и купила. И еще кувшин со стаканом. Оба глиняные, не глазированные, без всяких узоров, непременно работы местного не слишком опытного гончара. Судя по тому, что в женщине ничего не изменилось, либо Остап не успел с ними поговорить, либо не слишком-то она и испугалась той угрозы, которую я принес с собой.

— Вода на всякий случай. Вдруг, пить захочется. А бульончик сейчас.

— Спасибо, Полина, я лучше посплю.

— Нет, так не пойдет! — решительно заявила она, присаживаясь на краешек постели. — Бульон все-таки придется выпить. Так тебе лечащий врач прописал!

Несмотря на строгий тон, Полина улыбалась. Я заворочался, настраиваясь на то, что сейчас снова придет боль, едва только начну подниматься, когда она прижала меня легким движением руки.

— Не надо вставать, я помогу.

Бульон на вкус оказался слегка жирноват, и немного пересолен. Хотя кто его знает, возможно, именно таким он и должны быть для моего состояния. И влезло в меня довольно много, сам от себя не ожидал.

— Игорь, свет тебе оставить? — на прощанье спросила Полина.

— Не нужно.

И без света не заблужусь. Окно будет видно и в темноте, а дверь напротив него. Она спросила что-то еще, но я уже успел прикрыть глаза, и мир вокруг сразу исчез.

«Интересное дело, — размышлял я, проснувшись. — Вот почему так? В первые мгновения после пробуждения, как бы тяжело не болел, поначалу чувствуешь себя замечательно. И даже успеваешь обрадоваться, что все закончилось. Но стоит только часам тикнуть несколько раз, как на тебя наваливается. Боль, слабость, и все остальное прочее. Все эти рецепторы, которые и докладывают мозгу о твоем состоянии, они тоже спят вместе с тобой? И даже просыпаются чуть позже тебя?»

За окном вовсю уже стоял день. Светило солнышко, заливались местные птички, и, не знай где ты есть, ни за что не догадаешься, что не на Земле. Таких домишек и там полно, а ошкуренные бревна похожи на земные настолько, что заставь тебя найти хоть одно отличие, ни за что не получится. И еще. При здешнем климате нет нужды в подобных домах. Из толстых бревен, которые точно простоят не меньше века. Достаточно будет если не сарая, то хижины. Или в нас так заложено? Дом должен быть настоящим домом.

Что тут есть вокруг меня такого, чтобы сразу понять: мы на чужой планете? Я обвел глазами комнату. Разве что шкура подо мной. Но откуда мне знать, что и на Земле нет подобных? Что, я все видел их и щупал? Вот и полка с книгами над головой. Их там несколько десятков наберется. Самых разных, и по размеру, и по содержанию. От какой-то лавстори с незнакомым мне автором, до собрания сочинений Фредерика Стендаля. И даже учебник сопромата. Он-то здесь что делает? Да и сами книги вообще?

Наверное, до меня тут лежал такой же как я страдалец, и развлекал себя чтением. В самом доме, кстати, ни одной книги не видел. Или слишком не до того мне было. Жаль, конечно, что не получится здесь задержаться, с удовольствием что-нибудь почитал. Точно ведь, с того самого момента, как сюда угодил, ни в одну книгу даже не заглядывал. Вечно все бегом: если не спишь, значишь, куда-то идешь, или ешь, или оружие чистишь, или что-нибудь ищешь.

Да и не видел я нигде за все это время ни одной книги. Журнал на островах однажды нам попадался. Яркий, практически полностью состоящий из иллюстраций, с редкими вкраплениями текста из нескольких строк то ли на испанском, то ли на португальском языке. Издание специально для мужчин, заполненный обнажёнными красотками в самых завлекательных позах. Мокрый, со слипшимися страницами, его забрал себе тогда еще живой Гриша Сноуден. Несмотря на едкое замечание Бориса, что уединяться с ним у Гриши ни за что не получится.

— Сноуден, ты бы лучше настоящую бабу себе завел, — помню, сказал ему Гудрон. — Чтобы каждый раз по приходу «Контуса» в Радужный она на причале тебя ждала, махая трусиками над головой. Позоришь ты наш коллектив своими выходками. Тут недолго и обструкцию тебе устроить, дождешься ведь, — заявил он в заключении.

У Гриши женщина в Радужном была. И пусть по приходу ничем ему не махала, но Сноуден редко ночевал на корабле. Лишь в том случае, когда приходила его очередь дежурить. Кстати, уж не Гудрону ли было об этом не знать, если они вдвоем к каким-то дамам в гости и хаживали? Но как он мог упустить такую возможность? А теперь Гриша мертв. И с самим Борисом неизвестно что случилось. Также, как и с остальными, и об этом совсем не хотелось думать.

Я провел здоровой рукой по корешкам книг. Прикосновение получилось приятным, как будто поздоровался с людьми, которых давно не видел, и теперь ужасно рад встрече. Если придется сегодня отсюда уйти, обязательно выпрошу одну из них. Кроме учебника по сопромату: мне эпюры внешних сил одно время так осточертели, что на всю оставшуюся жизнь. А так — без разницы. Пусть даже женский любовный роман.