Жилистый блондин, прямая ирландская физиономия. В руке черный фонарь, не вяжущийся с легкомысленным нарядом. И правда полиция.

Его напарник, блеклый крепыш, выпростал бляху из-под футболки:

– Эн-Уай-Пи-Ди. Ручки показали.

Ха, пожалуйста! Фредди с энтузиазмом подставил ладони под све-товую струю. Остальные скопировали движение.

– А в чем дело, офицер? – шершавым голосом спросил Джимми. – Мы просто сидим, отдыхаем…

Так, раздвинулись. Блондин сунул луч фонаря между Фредди и Валерой.

На крыльце, в ярком эллипсе, с хулиганским нахальством дымил жир-ный косяк.

– Это что?

– Где? Не знаю! – Фредди повернул голову. – А что там?

Блондин выключил фонарь и заговорил негромко, глядя вдаль, в желтую хмарь над крышами, где скакал по облакам винегрет рекламных сполохов, и брезгливо, как в общественный туалет, заходил на посадку сочащийся светом самолет, и дрожали бусинки сиреневого огня на летучих паутинках подвесных мостов. Нудный голос накатывал отовсюду: казалось, что бор-мочет дряхлый ноябрь.

– Странные люди, бу-бу. Столько лет дежурю – одно и то же, бу-бу, одно и то же. Не отпирайтесь, парни, экономьте время! Нарушение пустяковое, зачем делать из себя дураков? Мы пятнадцать минут сидели, любовались, бу-бу. А ты, фонарем в сторону Фредди, бычок за спину. Какой смысл бу-бу-бу~

Валера дернул плечом – показалось, что полицейский сделан из резины, а сквозь дыры в его лице глядит внимательный толстый зверь. Метеором шарахнуло важное и нехорошее предчувствие – слишком быстро, чтобы понять его смысл; рассудок наугад щелкнул фотоаппаратом, надеясь нес-колькими днями позже проявить и предъявить гадкие улики – уже без тол-ку, без пользы…

Копы подняли их, построили в шеренгу, распотрошили кошельки. Ир-ландец похлопывал фонарем по бедру, внимательно изучал лица и одежды, мусолил водительские карточки. Дыры на честном лице затянулись, дежур-ные движения мысли отлично читались по рисунку губ и бровей. Три нару-шителя, слева направо. Первый чижик чистенький, в очках, сыночек па-пенькин, юность, трепет, и республиканская готовность лизать крепкую ру-ку закона; номер два – мужик мутноглазый, заморский, мается, не пой-мешь, что на уме, лучше не миндальничать; третий жгучий жук-латинос, живой, подвижный, тут все ясно.

– Вы двое (твердый палец тык, тык) марш к машине. Мартин, прими! А ты, птенчик (отечески шлеп Джимми по плечу), рассказывай. Как же ты докатился?

Из-извините, сэр, Джимми, желтый, как луна, посверкивал линзами очков. – Я первый раз… И вообще случайно. Больше не повторится, чест-ное слово!

– Твое счастье, что в машине места на двоих. На, держи! – Ирландец бросил ему кошелек. – И бегом отсюда! Десять секунд, чтобы тебя не ста-ло. Раз! Два!… Стой! Вернись.

– Д-дда, сэр. – Джимми подошел, преданно поднял подбородок.

Ирландец хмыкнул. Повернулся к пленникам, которых его напарник уже застегивал в наручники (Валеру веселил нежный холод металла).

Парни, могильники есть? Отдайте своему другу. Затрахаетесь потом получать.