Сколько раз (немного, но и не единожды) слышал он раздававшиеся вслед таким парам самые гнусные выражения из чисто мужского лексикона, негромко прорывавшиеся сквозь сжатые зубы! Сам в таких случаях никогда не ругался, но и не осуждал ханжески, потому, что понимал: уже через несколько секунд из тех же уст могут раздаться и добрые пожелания. Просто матушка-природа требовала отдать дань памяти множеству поколений самцов, проливавших свою и чужую кровь в борьбе за самку. Гены, никуда от них не денешься!
А вот Рудный воевода всей своей мужской сутью, обострившейся соседством с
И, исполняя миллионолетний ритуал, молодой самец уступил зрелому и опытному бойцу. Мишка шагнул в сторону, склонился в полупоклоне и произвел изящно изогнутой рукой приглашающий жест – «позитура», более уместная для придворного кого-то из многочисленных Людовиков, чем для отрока Младшей стражи ратнинской сотни. Впрочем, в крепости некому было оценить этот анахронизм.
Лицо Алексея мгновенно сделалось приветливым, а Анна, прекрасно прочитавшая эту, в общем-то, ровным счетом ничего не означавшую игру двух мужчин, только и подумала мельком: «А Мишаня-то уже совсем взрослым стал».
Она поймала взгляд сына, совершенно по-девчачьи подмигнула ему и ничуть не удивилась, получив в ответ ласковое одобрение старшего и понимающего. Если она – девчонка, то почему же Мишане и не побыть немного мудрым старцем?
А еще шествие рука об руку с Алексеем под взглядами девиц и отроков напомнило ей собственную свадьбу с Фролом. Вот так же, на глазах у гостей, шли они в сени, где по обычаю приготовлена была для них постель на ржаных снопах, а рядом стояла скамья с блюдами и кувшином – мало ли, захотят молодые поесть или попить.
Ох, не до еды и не до питья ей тогда было! Материно напутствие: «Терпи, что бы муж ни делал, покорись, потом грех замолишь» – вдребезги разбивало все ее девичьи мечты, надежды и уверенность в том, что Фрол, такой ласковый, такой добрый, такой веселый, не может сделать ничего плохого. Сделал, да так, что священник, выслушавший по окончании свадебной гулянки исповедь Анны, сочувственно вздохнул.
Теперь-то Анна понимала, что повинны во всем были мужское нетерпение Фрола, а паче того – ее собственное незнание, страх, и вдолбленное представление о плотской любви как о грехе. Мать, с ее неистовым христианским фанатизмом сумела-таки вбить ей в голову представление о греховности и порочности всего телесного, не оставив места ничему светлому и чистому, и низводя то, что произошло на брачном ложе, почти до скотского положения. Анна долго еще была убеждена, что должна только терпеть и стыдиться этого, и не позволяла себе даже помыслить о наслаждении, и если бы не Лавр, до сих пребывала бы в этом заблуждении. А ведь жизнь с Фролом могла бы сложиться совсем по-другому… Эх, ее бы нынешние знания – да туда, в ушедшую молодость!
Нет, невозможно вернуться в прошлое, и вдвойне невозможно выбрать из него то, что хочется повторить или изменить, вычеркивая тягостные или горькие страницы. Никогда не знаешь, какой именно вчерашний опыт пригодится завтра, какие именно потери помогут оценить сегодняшние приобретения.
Сейчас у нее есть Алексей – вот он, рядом. И все знают, куда и зачем они идут. Но впервые вместо страха – нетерпеливое ожидание счастья, которое сбудется, непременно сбудется!
Тревожный звук железа, гудящего от сильных и частых ударов, кошмаром ворвался в предутренний сон крепости. Анна, надеявшаяся утром, до подъема, урвать еще немножечко счастья, с трудом просыпалась после сумасшедшей ночи и недовольно поморщилась.
Но тут же подхватилась – в било бьют! Это не пожар, так тревогу объявляют! Его и повесили для такого случая – когда надо всех поднимать.
Алексей уже поспешно натягивал сапоги.
– Что там, Леш?
– Не знаю, – не оборачиваясь, буркнул он, опоясываясь уже на ходу.
В дверь настойчиво долбили кулаком. На пороге стоял дневальный из дежурного десятка.
– Боярыня Анна, дядька Алексей! Гонец из Ратного прискакал! Ляхи идут. Более ничего не знаю! – и помчался дальше.
Алексей вылетел следом, даже не прикрыв дверь – только загремели каблуки по деревянным половицам. Во дворе крепости Дударик повторил сигнал тревоги, а следом еще несколько: общий сбор, вызов дежурного урядника и еще какой-то – Анна в суматохе не расслышала.