Я посмотрела на мрачное лицо Нерета. На солнце, уже касавшееся кромки воды. Я успела заметить, как быстро здесь наступает ночь. И сказала:

— Нет. Одумается — вернется. А не вернется — предатели нам ни к чему.

Считала ли я так на самом деле? Да, безусловно, но было кое-что еще. Самофракийцы были охвачены порывом, но надолго ли его хватит? А у кормчих порыва я не видела вовсе.

Я не ошиблась — страсти быстро улеглись. Все разбрелись заниматься насущными делами.

А кое-кто вернулся отчитываться — Анайя, Бронте, Мегакло и Геланор, еще один самофракиец.

Они сообщили, что все нападавшие, кроме предводителя, а с нашей стороны — двадцать самофракийцев — мужчин и женщин — убиты. Около семидесяти получили различные ранения. Потери могли быть меньше — при таком соотношении сил, но после самофракийской победы люди не имели боевого опыта и, вероятно, решили, что те стычки на островах и есть настоящие сражения.

Приходилось признать — Первое испытание боем мои самофракийцы прошли плохо. Очень плохо. Где-то я что-то просмотрела.

— Мирина, — сказал Геланор, — что будем делать с мертвыми? По-хорошему, их полагалось бы сжечь, а у нас дерева совсем нет, даже для кухонных надобностей, здесь кругом один кустарник…

— Для лагерных костров рубите все эти колесницы, только не забудьте ободрать с них бронзу, Она нам еще пригодится…

Геланор немного похлопал глазами. Он был родом из Аттики, из Пирея, сражаться верхом их там не учат, а к колесницам они относятся с каким-то благоговением, и его смущала необходимость так бесцеремонно обойтись с ними.

Потом он решил этот вопрос не обсуждать, и продолжил:

— Ладно. Дерево пойдет на кухню, наших похороним, а этих? Их слишком много. А оставлять так нельзя — при здешней жаре завтра же засмердят! Даже если мы завтра отсюда уйдем…

— Может, их утопить? — спросил Нерет. — Стащить в море и закидать камнями, благо берег здесь каменистый? Тоже похороны…

— Верно, — кивнула я. — Так и сделаем. Мегакло, займись ужином. И давайте сюда пленника.

Это было важно — предстоящая беседа (если мы, конечно, сумеем разобрать его язык). Ни гордости, ни радости из-за одержанной победы я не испытывала. Меня не оставляла тревожная мысль. Нас было гораздо больше, и при правильном раскладе мы могли бы не потерять вообще ни одного человека. Они напали на нас без предупреждения и без какого-либо повода, но, может быть, самим своим появлением мы нарушили какие-то важные запреты? Может, ступили на святую землю?

Я села на большой плоский камень. Вокруг меня разместились члены Боевого Совета, кроме Хтонии, расставлявшей часовых, Кирены и Никты, занимавшихся лошадьми. Также были здесь Митилена и Келей.

В лагере зажигали костры, их свет мешался с последними лучами солнца. Лаяли и рычали собаки, чуя сытный пир после долгого поста.

Подошли Хтония и двое самофракийцев, ведущих пленника. У него отобрали лишь оружие и доспехи (кроме шлема, который он, видно, потерял сам). Одежду и драгоценности, коих на нем оказалось предостаточно, оставили в неприкосновенности.

Это был первый человек чужого племени, которого я видела вблизи, поэтому я смотрела на него внимательно. Роста и сложения он был весьма среднего. Лет тридцати трех — тридцати пяти. Чисто выбрит, причем не только лицо, но и череп. Однако если судить по цвету бровей и ресниц, он родился таким же белобрысым, как я. Прямой нос, тонкие губы. Кожа красноватая, пористая и нечистая — такое случается с очень белокожими людьми, если им приходится много бывать на солнце.

Глаза светло-голубые. Страха в них не было никакого — одна надменность.